«Поезд №10 ”Александр Пушкин”, следующий по маршруту Москва—Белград, отправляется через пять минут. Провожающих просим выйти из вагона».
30 декабря 1990 года я покидал страну, которая прекратит свое существование спустя год, и ехал в другую, которой не станет через полгода. Да и сам поезд перестанет ходить в 99-м, когда генеральный секретарь НАТО Хавьер Солана отдаст преступный приказ бомбить Югославию.
Первое, что мне бросилось в глаза в столице этой тогда еще зажиточной страны — изобилие фруктов на прилавках маленьких магазинов. Их было видно даже из окна поезда, подъезжающего к центральному вокзалу. Как будто в жизнь воплощались редкие в то время французские фильмы, с маленькими магазинчиками и душевной атмосферой уютного города. Даже будучи девятилетним мальчиком, я видел, какое здесь все миниатюрное по сравнению с помпезной Москвой.
Пока в столице СССР было холодно и пусто — на дорогах, полках магазинов и в душе советского человека, — в Белграде царил праздник: бананы, предновогодние апельсины и мандарины, множество сортов мороженого, повсюду аромат плескавицы (местного бургера), перемешанный с запахом бурого угля: с экологией было не очень уже тогда, когда у страны и людей еще были деньги. В домах старой части города до сих пор печное отопление, и чем холоднее зима, тем гуще «лондонский туман» от взвесей частиц, особенно хорошо ощущаемых по ночам.
Вторым шоком для советского четвероклассника оказалась… демократия. Она ощущалась повсюду, но переваривалась далеко не всеми нашими соотечественниками (тяжелее всего было тем, кто к ней не был подготовлен). А в Белграде демократия соседствовала с армейскими принципами. В первый же день в школьном автобусе я услышал множество матерных слов и вместе со своей сестрой Катей подвергся невероятному буллингу (это слово тогда было неизвестным, но его значение вполне себе ощущалось). И это были дети дипломатов – советской элиты! Пришлось быстро приспосабливаться, ведь вариантов найти другую школу, компанию или досуг не было.
Пройдя никому не нужную советскую трехмесячную медкомиссию, я, подобно Юрию Гагарину, ощутил себя на «другой планете». А точнее оказался в русской школе, расположенной в Новом Белграде, на улице, названной в честь нашего великого космонавта. Бассейн, футбольное поле, широчайший выбор спортивного инвентаря, актовый зал с полным набором музыкальных инструментов — такая школа стала шоком даже для меня, приехавшего из английской спецшколы на проспекте Сахарова в Москве.
Уже вечером второго дня своего пребывания в Югославии мне пришлось поучаствовать в самодеятельности дипломатического корпуса — выступить в роли «Нового года» на «взрослом» мероприятии.
С тех давних пор этот праздник хочется отмечать в компании не менее ста человек, как это было в Торгпредстве в Белграде. Традиционные торжества русских дипломатов всегда держались на одном человеке — дипломате-виртуозе Юрии Анатольевиче Хохлове, который умел создать прекрасные ощущения и задать настроение на долгие годы вперед. Впоследствии в моей жизни он еще дважды сыграет важную роль, определив два вектора моего развития: познакомит с шахматной федерацией Югославии и с величайшим мастером айкидо за пределами Японии Любомиром Врачаревичем («Люба», 10 дан), учеником Кишомара Уешибы. Любомир тогда обучал азам айкидо сотрудников нашего посольства и вел интенсивные занятия по подготовке молодежи. За два года тренировок с ним я дошел до коричневого пояса (получить черный мешал возраст: до 18 лет его не выдавали). После такого мастера по возвращении в Москву заниматься было не с кем да и не интересно. Последний раз я приезжал в гости к Любомиру в Белград в 2012 году, за год до его смерти «от тяжелой продолжительной болезни». В день нашей последней встречи больным он мне совсем не показался. Возможно, на нем негативно сказался «жаркий климат»: несколько лет он тренировал личных охранников Мугабе в Ливии и Каддафи в Триполи.
А пока мы встречали 1991 год — судьбоносный для наших братских стран с одной верой и похожим языком. Стран, сходным образом «собранных под себя» двумя гигантами XX века — Тито и Сталиным, и одновременно развалившихся на осколки, которые до сих пор толком не могут ни оторваться, ни уж тем более соединиться заново.
Выученную за ночь роль «Нового года» я с успехом повторил через год в том же Торгпредстве, но уже Российской Федерации. Среди прочего, в канун 1992 года в текст моего героя добавилась фраза: «от Камчатки шел да рос, я — акселерат». Так я отвечал на вымышленный вопрос зрителей «почему Новый год такой большой?». Но по сути дело было не в расстоянии от Камчатки до Белграда, а в войне, которая началась. А на войне дети взрослеют быстро. Мы не были на ней, но она была вокруг нас — везде!
В 1991 году в Белграде проживало более 200 семей, так или иначе связанных с Посольством, Торгпредством и различными объединениями, торговавшими в Югославии (в то время — централизованно).
По сути все мы были одной большой семьей. Двери наших квартир, больше похожие на межкомнатные, никогда не закрывались; гостей иногда приходилось встречать в трусах, так как в дом наведывались по десять и более раз в день, причем даже без стука. Это была большая коммунальная квартира. По крайней мере так было в доме, где жила моя семья, — на Кральевачке, 68. Этот дом располагался в Вождовце, одном из самых депрессивных пролетарских районов Белграда, аналоге московского Восточного Бирюлево.
Под влиянием внутренних и внешних угроз не дружить между собой было невозможно. В доме проживало не более двух-трех одноклассников. Если ты с ними ссорился, то мог остаться без учебников, которые тогда в школьной библиотеке были в дефиците. В критический момент подключалась совесть, а еще родители, которые мгновенно нас мирили.
Это и помогло нам выйти в люди. Мои одноклассники достигли успеха: Кирилл Холин остался работать в структурах «Газпрома» в Сербии (NIS), Юра Неменко в этой же компании успешно работает в Питере, Михаил Басистый уехал покорять Лондон, а я держу оборону в Москве на политическом поприще.
Выходя на улицу, мы сразу становились мишенью для местных маргиналов – «богатыми русскими чужаками». Это не соответствовало действительности: наши отцы получали не более тысячи долларов в месяц на семью из четырех человек, а ездили на старых служебных «Жигулях». Тем не менее для местных мы были «мажорами», а значит, иногда оказывались виноватыми без повода, например, если проигрывал ФК «Партизан». Проживавшие в Вождоваце гробари (рус. — «гробовщики», фанатские ультрас команды) винили в поражении русских и закидывали наши окна тухлыми яйцами. Особенно отличался местный главарь полубандитов Аца. При его предводительстве стычки у нас были практически ежедневными. Слава Богу, обходилось без оружия, хотя его в Сербии было предостаточно всегда. Страна и сейчас является одним из мировых лидеров по количеству гражданских «стволов» на душу населения. Самым популярным оружием была дуга деветка (рус. — длинная девятка) — произведенный на фабрике «Црвена Застава» пистолет Zastava M70, аналог советского тульского Токарева. Расстрелять новый дорожный знак из бокового стекла авто или редкую на тот момент камеру фиксации скорости считалось делом чести. Чтобы в это поверить, надо было провести 90-е на Балканах: удивительно, но есть места, где в это время было жестче, чем в России. Над сюжетом картины Кустурицы «Черная кошка, белый кот» 1998 года до слез смеются те, кто жил там тогда, а все остальные считают фильм идиотским. В Югославии в ту эпоху все было именно так, как изложено в этом фильме, практически copy-paste.
Наши белградские уличные драки порой были очень жестокими: били ногами по голове. На официальный дипломатический уровень это не выходило: мы умели локализовывать конфликты, не вынося их дальше «подростковых разборок».
Бывало, что с местными хулиганами мы даже вместе радовались. Не праздновали, но в чем-то были едины! Так было 29 мая 1991 года. В этот день случилась сенсация: футбольный клуб «Црвена Звезда» стал победителем Лиги Чемпионов УЕФА. Событие произвело эффект разорвавшейся бомбы. Но реальные бомбы разрываться начнут позже, а пока был восторг! Сравнить это достижение невозможно ни с чем, так как футбол для сербов — это религия! Для югославов это больше, чем жизнь! Примеров — масса, как гражданских, так и военных.
Чтобы спасти свой «Партизан» от банкротства, Саво Милошевич перейдет в британскую «Астон Виллу» за баснословные на тот момент 5 млн долларов. «Партизан», любимое детище Тито, сохранится, выплатит всем зарплаты, восстановится и продолжит существовать по сей день. А Милошевич в конце карьеры успеет поиграть за казанский «Рубин». Когда же в этом страшном для Югославии 91-м наступят тяжелые времена, ее неоднозначный герой Аркан (Желько Ражнатович, глава фанатской группировки «Делие» клуба «Црвена Звезда») начнет собирать из вчерашних футбольных хулиганов боеспособную армию. Многие «враги»-«гробари» перейдут в его лагерь! К 1992 году в составе его экипированной, боеспособной Сербской добровольческой гвардии будет насчитываться уже 7 тыс. человек. Многие погибнут, а те, кто выжил, рассказывали мне впоследствии, что сделали бы то же самое и сейчас. И в этом вся Сербия. Боевой дух ее людей вызывает невероятное, необъяснимое уважение за пренебрежение к страху смерти — «Слобода или смрт»!
Но это будет через полгода. Пока же — праздник, «Звезда» — чемпион! Хорват Роберт Просинечки обнимается с македонцем Дарко Панчевым и сербом Синишей Михайловичем (скоро такие объятья представить можно будет только во сне). Они – герои серии пенальти против непобедимого марсельского «Олимпика». Французы повержены! Что творится на улицах Югославии, описать невозможно. Это был последний, но ярчайший пир ушедшей в небытие страны.
Через два дня, солнечным днем 31 мая 1991 года, нас принимали в пионеры. В СССР этого уже не делали, а в Югославии мы успели ими стать! Это была ярчайшая неделя неописуемой эйфории. Казалось, теперь все точно будет хорошо и надолго…
Через полгода команду «Црвена Звезда» назовут «унесенной ветром» (все футболисты разъедутся по клубам Европы), национальная сборная Югославии по футболу подвергнется санкциям, будет исключена из турнира Чемпионата Европы, а искусственно занявшая ее место Дания выиграет этот турнир. Пионерами мы перестали быть в том же году.
Школьная линейка сентября 1991 года была крайне тревожная, но торжественная. Уже прошел первый этап войны: за 10 дней Словения объявила о своей независимости. Пришел черед Хорватии.
Погода солнечная, но ветреная, школьная линейка проходит в закрытом с двух сторон сквере школы. Нас снимают корреспонденты Первого канала Виктор Ногин и Геннадий Куренной. Мы с нетерпением ждем вечернего выпуска программы «Время», чтобы с радостью распознать свои детские лица. Репортаж мы увидим вечером, а вот авторов материала — уже никогда. В тот день они пересекут линию фронта в районе Костайницы на «Опеле ”Омега”» со «счастливым» номером 10 А 155, будут приняты за хорватских разведчиков и расстреляны… сербскими ополченцами Милана Мартича.
Оружие, наркотики, психоз – все переплелось в этой междоусобной войне, где часто было непонятно, кто твой союзник, а кто враг.
Моему товарищу, любимчику половины школьниц и их мам, красавчику Ване Куренному придется вернуться с матерью в Россию, как и сыну Виктора Ногина. Командировки их отцов закончились раньше срока.
На смену Геннадию Куренному приедет отец моего друга Андрея Кляна Анатолий.
Анатолий Клян погибнет на Донбассе 30 июня 2014 года, делая репортаж о невероятно похожих событиях. Так я на практике увидел, что профессия журналиста — одна из самых опасных в мире.
Начинались тяжелые времена. Мы еще успеем сыграть международный турнир по шахматам, обойдя команду школьников Посольства Великобритании в Югославии с прекрасным счетом 21-0. Мне, как лидеру школьной команды, удастся на первой доске выиграть шесть партий (из тех самых двадцати одной) и окончательно завоевать авторитет нашей школы.
Но «международность» сворачивалась день ото дня. Дальше мы варились в собственном соку. Параллели с сегодняшним днем уже не так пугают, потому что еще в отрочестве я видел, что может быть хуже.
Мы окончательно становились сербами. Разницы между нами не было никакой. В шесть утра каждого дня я слышал, как мой сосед сверху (один из главных авторов «Балканиста») Никита Бондарев вставал с постели. Я делал то же самое. Школьный автобус приезжал рано, а нам еще нужно было забежать до 7 утра в ближайший магазин за хлебом и молоком. Если мы этого не делали, семья оставалась без элементарного продовольствия. Прочую еду приходилось покупать в соседних странах — Румынии, Венгрии или Болгарии. Раз в две недели, 400 км в одну сторону. Из Софии везли не только продукты, но и топливо для русской делегации, и даже деньги. Это были реальные, не сегодняшние санкции!
О том, как прожить на один доллар в месяц, зачем разливать бензин в бутылки из-под Кока-колы и как я сломал руку дочери Торгпреда РФ, я расскажу в следующей главе.
Кирилл Яковлев, политолог,
школьник, прошедший балканскую войну
Обложка — Milena Arsenić, фото из личного архива автора.