Югославия 1992-1995 глазами уже российского школьника

Как сербы жили в чудовищных условиях балканской войны

Когда на территории Югославии, бедной сельхозстраны без природных ресурсов (на тот момент о ядарите ещё не знали), шла война, против нее еще и ввели санкции. Гиперинфляция 1992 года для народа была бешеной: в цифрах она равнялась 62% в день. Есть разная статистика, но, в основном, югославскую инфляцию называют второй после зимбабвийской. Всего за 22 месяца рост цен составил 116,5 триллионов процентов. Было забавно ходить в магазин — нам, у кого деньги были, — когда удавалось купить что-то из оставшегося на полках. Каждый раз кассирши рассматривали купюры по полминуты — каждый раз они видели их впервые. Центральный банк Югославии менял курс по три раза в день, и столько же раз могли выпускаться новые купюры. До сих пор дома у меня лежат банкноты с 11 нулями (500 млрд динар). По тому курсу это было полдоллара, а ежемесячная зарплата сербов составляла 1 доллар.

i

На работу сербы ходили только для того, чтобы там поесть и принести что-нибудь домой. В служебные столовые еда каким-то чудом поставлялась. А дома они выживали исключительно за счёт родственников, проживающих в сельской местности.

Любопытно было наблюдать за тем, как сербы перемещались на машинах. До сих пор в сербском языке есть два слова, которые они произносят с особым придыханием и трепетом — это эуро (евро, которого тогда еще не было) и ауто (автомобиль), показывая особое отношение к данным материальным благам. Стремление к жизни как в Евросоюзе было голубой мечтой для сербов давно, хоть и на сербском языке ЕС именуется не иначе как «Эвропска Заедница». Сегодня чаще стали говорить на английский манер Уния (Union), но сути это не поменяло. При быстром произношении на радио и ТВ буква «Е» пропадала, и нас, мальчишек, это очень веселило.

Даже при отсутствии бензина в стране сербы приезжали в гости на машине! Но не все: в основном, те, кто жил на возвышенностях. Машина заполнялась нарядной семьёй, включалось зажигание (без запуска двигателя), и на нейтралке автомобиль съезжал к друзьям, живущим в низине. В гостях «ауто» могло простоять несколько месяцев — до тех пор, пока бензин не удавалось добыть. Как говорят в разведке, слово «добыть» совсем не является синонимом слову «купить», поэтому добывали бензин по-разному.

Так как тогда автопарк Сербии составляли наши советские классики, их «Юги» и старые ситроенчики, доступ к бензобакам был достаточно прост, особенно в ночное время.

IMG 3496

На наши посольские стоянки в южной темноте, обычно около двух ночи, крадучись, подъезжал тёмный автомобиль. Из окна заднего бокового стекла появлялась рука со шлангом, который стремительно опускался в бензобак русских машин, и начинался отсос бензина. Сербы видели, что наши «ауто» ездят, поэтому бензин должен был быть, хотя бензин нам выдавали по 20 литров в месяц, и привозили его из Румынии бензовозом. Да и многие наши авто были не на одну, а на две семьи, что тоже добавляло массу дополнительных неудобств.

Чтобы противодействовать «отбору топлива», мы научили своих родителей крепким сербским словечкам, которые, естественно, знали лучше них, общаясь с местными сверстниками. Наши наученные родители материли грабителей из окон, пока мы спали. А в окна приходилось смотреть очень часто. Совсем жестких случаев не было: услышав крики, рука со шлангом мгновенно ретировалась вместе с ауто. Всё же мы братские народы как ни крути.

img200

Скоро мы нашли способ противодействия воровству бензина. Так как откровенного грабежа — случаев со взломом багажников и дверей — не было, весь бензин мы хранили именно там, в багажнике, в пластиковых бутылках из под кока-колы.

В багажнике стоял ящик, а в нем — полуторалитровые бутылки. На одну поездку хватало одной. Если на светофоре бензин заканчивался, его доливали. То еще путешествие!

Путешествовать, к слову, было особенно некуда: все границы были наглухо закрыты, мы изучали пещеры со сталактитами и сталагмитами, проводили бесконечные выезды на пикник и знакомились с бесчисленными сербскими монастырями.

Впоследствии, возвращаясь много раз в Сербию, я любовался этими дивными местами с красивейшей природой, горным чистым воздухом и православными святынями. Тогда же, в 10 лет, особенных ощущений не было. Не скажу, что было грустно, но наверное, часто ребенку хотелось чего-то повеселее. Отсутствие ярких впечатлений от колоритных мест компенсировалось внутренним взаимодействием русской диаспоры. Если что-то происходило в русской делегации, «об этом знала вся школа, не исключая младших классов».

Некоторые настолько прикипели к этому миру, настолько погрузились в него, что, как Питер Пэн, отказались расти и развиваться, видеть другой мир, полный возможностей и карьерного роста — мир вне навсегда ушедшего югославского детства.

01

А жизнь в тогдашней Югославии была как в поговорке: «есть что вспомнить, а детям рассказать нечего». Вся жизнь на сейсмически активных во всех смыслах горах была как у Розенбаума: «любить так любить, гулять так гулять, стрелять так стрелять». Любили — страстно, гуляли до утра, стреляли на каждой свадьбе и без неё. Балканы — это оголенный нерв. Восприятие любой чувствительной информации тут гипертрофировано и на политическом, и на бытовом уровне. Очевидно мне это стало уже в 10 лет.

Дрались все — даже женщины в автобусе таскали друг друга за волосы, если нечаянно кто-то кого-то толкнул или наступил на ногу. Представьте шоковое состояние детей, смотрящих на это.

В 10 лет я впервые увидел мужчину, заходящего в трамвай с гранатомётом «Заля» М80. Мы только купили первый «видик», я в 16-й раз посмотрел «Коммандо» со Шварценеггером, и тут почти такой же зашёл в трамвай! Я стоял раскрыв рот.

Совсем недавно один из хорватских болельщиков стрельнул из такого же немного переделанного гранатомета светошумовой гранатой в ходе матча низшего дивизиона хорватской футбольной лиги между командами «Плитвице» и «Соколац». Так что события 30-тилетней давности, которые я описываю, не так далеко ушли в прошлое, как и фраза «Дадан, где мои гранаты» (из фильма Кустурицы «Черная кошка, белый кот»).

img286

Досуг, который отличал нас от сверстников, живущих в начале 90-х в России, это, конечно же, летние лагеря. Элитарность здесь действительно проявлялась, ведь это были не холодные и на тот момент не обустроенные базы отдыха, а вполне себе приличные отели Черногории в тех местах, куда ныне продаются недешевые туры — в Петровце, Будве, Сутоморе, Херцег-Нови. Причем в начале 90-х на пляжах мы были практически одни. Оказавшись спустя 20 лет в тех местах, мне потребовалось время сориентироваться на местности и найти свободное место на пляже, чтобы вместить хотя бы пакетик с полотенцем, не говоря уже о лежаке.

Куда более суровыми были лагеря зимние. Особенно вспоминается наш зимний лагерь в январе 1992 года на территории военного госпиталя, который был переполнен искалеченными войной сербскими военными. Зрелище было не для детей и не для слабонервных. Как позднее я сам догадался, привезли нас туда в качестве моральной терапии для воинов, и для того, чтобы они увидели, за кого сражаются в этой страшной войне на рубеже тысячелетий.

img274

Отношение к нам было самое тёплое — и к русским в целом, и к детям в частности. В такой обстановке вести себя приходилось подчеркнуто вежливо и осторожно, меньше хулиганить.

За две недели общения с этими людьми в аппаратах Илизарова, видя их стойкость, глубину, душевность и веру в православную миссию наших братских народов, я как никогда прочувствовал братскую страну Югославию.

Приехав в Белград в 2010 году после пятнадцатилетнего перерыва, я увидел «обложечное» благополучие, и долго не мог понять от чего же мне так тоскливо.

IMG 3498

Жизнь устаканилась, повсюду ходили довольные молодые семьи с детьми, стремящиеся поскорее попасть в «Европску Заедницу». Я не слышал выстрелов, отчего была непривычная звенящая тишина в ушах.

Вроде бы всё прекрасно! Наконец-то пришёл мир на мою любимую балканскую землю. Почему я грущу, какой картинки мне не хватает, спрашивал я сам себя, переваривая вновь и вновь свои детские воспоминания. Через некоторое время я понял, что меня томит, и кого мне здесь не хватает. Кого я не встретил на эти узких, до боли знакомых мне улицах. Это был образ, который всегда преследовал меня в моём белградском детстве, — образ хайдука, воина-защитника православных ценностей, борца за правду и независимость. Истинное, резкое, импульсивное лицо Балкан, будь то мужчина или женщина. Брутальный харизматичный образ, который и по сей день ассоциируется у меня с этим многострадальным и гордым краем. В 2010 они стали безликими европейцами. Многие скажут, что это прекрасно, но я их тогда не узнал.

И вот наступил 2022 год, который интерпретируют как год-SOS. А Балканы уже знают, что все мы выживем! После долгих виляний — «Косово снова Сербия», а сербы снова обретают свою идентичность. Плохо это или хорошо — расценят историки, но я очень рад, что Белград вновь всплывает, как Китеж-град, глубокой духовной силой и мощью своего народа.

IMG 3501

Кирилл Яковлев,
политолог, балканист

Читайте также: СССР, Югославия, 91-й. Рухнувшие опоры соцмира глазами советского школьника

© 2018-2024 Балканист. Все что нужно знать о Балканах.

Наверх