О жующих мертвецах в могилах: как вампиры с Балкан всполошили Габсбургскую империю


Триста лет назад, на старте столетия, которое войдёт в историю как «Век просвещения», в сербской глубинке началась срезонировавшая по всей Европе «охота на вампиров».
Версии происхождения слова «вампир», обозначающего мистического кровососа, разнятся, но, согласно одной из самых авторитетных гипотез, из языка сербов и хорватов оно сначала попало в венгерский, затем в немецкий, английский, французский. При этом в некоторых славянских (в том числе и русском) языках большее распространение получило родственное ему «упырь». А вот ещё один синоним «вурдалак» вообще, по всей видимости, обязано своим происхождением Александру Пушкину, вынесшему его в заглавие своей самой весёлой из «Песен западных славян» («Трусоват был Ваня бедный…»). Есть подозрение, что в данном случае «Наше всё», так сказать, «синтезировал» румынского «вырколака» с греческим «вриколакасом».

Но если вернуться именно к «вампиру», то надо констатировать, что впервые в официальном документе и применительно к конкретному лицу он использовался именно в связи с событиями, о которых речь пойдёт ниже…
Начались они в деревне Кисилево на территории нынешней Республики Сербской. Одним из её жителей был Петар Благоевич, родившийся около 1662 года и в молодости промышлявший «гайдуком» — то есть в некотором роде «идейным» разбойником, боровшимся против османского ига.
В 1718 году по результатам очередной австро-турецкой войны регион вошёл в состав Габсбургской империи. Ещё через семь лет Благоевич умер, как можно понять из источников, не вполне естественной, но и не вызывавшей особых кривотолоков смертью. Судя по всему, причиной его кончины стал удар лошадиным копытом.
Благоевича отпели, похоронили, а два с половиной месяца спустя в деревне за восемь дней скончались девять человек. Перед смертью они жаловались, что бывший гайдук являлся к ним во сне, просил еду, ложился на них и «давил» так, что они лишались дыхания.

Вскоре несколько местных крестьян явились в окружной центр к главному представителю власти камерал-провизору (налоговику) Эрнсту Фромбальду и потребовали, чтобы он вместе с ними присутствовал при вскрытии могилы Благоевича и участвовал в осмотре тела на предмет принадлежности покойного к вампирам.
Фромбальд протестовал, ссылался на необходимость получить санкцию от вышестоящего начальства, но согласился, когда крестьяне пригрозили, что покинут деревню (а следовательно, и собирать налоги будет не с кого). С собой чиновник взял местного священника.
После того как могилу разрыли и гроб вскрыли, Фромбальд увидел, что «…лицо, руки, и ноги, и всё туловище имели такой вид, что и при жизни не могли бы выглядеть лучше; во рту его я не без удивления заметил некоторое количество свежей крови, каковую, по общему показанию, он высосал из убитых».

Крестьяне вбили покойнику кол в грудь. «После сего прокола из ушей и рта не только вытекло много свежей крови, но и случились иные дикие знаки, каковые из Высокого уважения я опускаю…»
Один из исследователей высказал предположение, что у трупа произошла… эрекция, вызванная вздутием газов в половых органах. После этого останки Благоевича сожгли.

Страшные слухи пошли по всей Боснии, и, учитывая общий истеричный настрой, не удивительно, что вскоре произошёл и второй сходный случай. В селе Медвежи скончался ветеран войн с турками Павле Арнаут. При жизни, предаваясь воспоминаниям о своём ратном прошлом, он часто вспоминал один бой, в котором, по его словам, был укушен янычаром-вампиром, павшим затем от его сабли. Возможно, таким образом, он хотел повысить свой авторитет, но, скорее накликал себе дополнительные посмертные проблемы.
После кончины Арнаута его призрак стал являться другим жителям, которые один за другим умирали. Скорее всего, в данном случае, по деревне прошлась какая-то болезнь, но сельчане в любом случае увязали её со своим земляком-пседовампиром.
Могилу Арнаута раскопали и опять увидели отлично сохранившийся труп, плававший в какой-то розоватой жидкости, принятой, разумеется, за кровь. По отработанному сценарию грудь трупа пробили колом, после чего останки сожгли. Через шесть лет в селе снова началась череда смертей. Покойников хоронили, а они являлись живым, которые в скором времени пополняли ряды мертвых.
Около сорока могил вскрыли в присутствии священника и врача, и в семнадцати случаях выяснилось, что тела не подверглись тлению, а члены сохраняют гибкость. К эксгумации подключили группу военных хирургов, возглавляемую Иоганном Флюкингером, также не сумевшим предложить сколь-нибудь внятно-материалистического объяснения происходящему.

Между тем информация о боснийских вампирах пошла гулять по всей империи и её соседям.
Ещё в июле 1725 года венская газета Wienerisches Diarium опубликовала составленный со всей немецкой педантичностью отчёт Фромбальда о вскрытии могилы Благоевича. Ещё через два месяца этот материал был приведён в защищённой в Лейпцигском университете диссертации пастора Михаэля Рафта, на основе которой вскоре вышла книга с глубоко «научным» названием «О жующих мертвецах в могилах».

Впрочем, почтенный пастор высказал рациональную мысль о том, что призрак Благоевича являлся к односельчанам, поскольку они были глубоко потрясены его смертью. Но вот с рациональным объяснением того, что наблюдалось при эксгумации, у пастора как-то не заладилось.
Свою роль в популяризацию этой истории без рационального её объяснения внесли также французский просветитель Жан-Батист де Байе, маркиз д’Аржан (в «Еврейских письмах») и аббат-бенедектинец Огюстен Кальме «Трактат о явлениях ангелов, демонов и духов, а также о привидениях и вампирах в Венгрии, Моравии, Богемии и Силезии»).

Надо сказать, что вплоть до конца XVII века, хотя и постепенно идя на спад, по западной Европе и Новой Англии (запад современных США) периодически прокатывались кампании «охоты на ведьм», но вот «охоты на вампиров» всё-таки были более характерны для Восточной Европы.
Однако в данном случае «антивампирская истерия» затронула не только принадлежавшие Габсбургам славянские территории, но и германские земли, Францию, Англию, Италию, Испанию.
Затухать она стала только в 1740-х годах, главным образом из-за охватившей центральную Европу войны за «австрийское наследство». Однако, поскольку рационального объяснения публика так и не получила, в 1755 году рвануло по новой.
Правда, на сей раз «рвануло» не на Балканах, а в австрийской деревушке Гермерсдорф, где умерла слывшая колдуньей Розина Полакин. Её похоронили, и затем в деревне начался мор. Перепуганные крестьяне жаловались, что видели призрак Розины, а также других умерших после неё односельчан. Снова вскрывались могилы и производились манипуляции с трупами и кольями.

Узнав, что всё это делается на основании якобы изданного ею указа, и выяснив, что указ представляет собой фальшивку, императрица Мария Терезия отправила в Гермерсдорф своего придворного врача Герарда ван Свитена.
Под его руководством было проведено масштабное медицинско-криминальное расследование с категоричным заключением — никаких вампиров не существует, череда смертей и состояние трупов объясняются вполне естественным причинами, а массовая истерия представляет собой «варварство невежества».

Хорошее состояние многих трупов (розовую кожу, подвижность суставов, выросшие волосы и ногти), Свитен объяснял замедлением процессов разложения при недостатке кислорода. Череду же смертей в конкретных населённых пунктах объяснял эпидемическими болезнями и прежде всего туберкулёзом, природа которого тогда была изучена очень слабо, зато внешние симптомы (с ослаблением сил, бледностью, кровохарканьем) как раз подходили под те симптомы, которые простонародье могло увязать со своими представлениями о вампирах.

В принципе, этот доклад, известный как «Исследование существования призраков», стал своего рода эталонным в истолковании вампиризма как проявления массового психоза, хотя последующие поколения врачей добавили к изысканиям ван Свитена много нового.
Сам же ван Свитен, как считается, стал прототипом профессора ван Хельсинга из «Дракулы» Брэма Стокера, что несколько странно — ведь как раз в вампиров ван Свитен не верил.
Фото: freepik.com