С высоты турецкого минарета Дамат Мехмед-паша Соколович – великолепный визирь великолепного для Османской империи XVI столетия. Для балканских христиан он – восстановитель сербской патриархии и создатель вишеградского моста на Дрине.
Мост на Дрине вошел в мировую культуру не только как объект из списка Всемирного наследия ЮНЕСКО. В хорватской общественно-политической мысли ХХ века, бывало, развивали тезисы о том, что он был переброшен не только между берегами Дрины, но и между двумя мирами — православного Востока и католического Запада. Но более всего он стал известен благодаря одноименному роману, за который Иво Андрич в 1961 году получил Нобелевскую премию, оказавшись единственным из югославских писателей, удостоенным этой награды.
В контексте нынешних политических реалий могло бы показаться парадоксом, что крещеного в католичестве Андрича причисляют к хорватам, хотя сам он в конце жизни скорее считал себя сербом, а свой главный шедевр написал о символе Боснии и Герцеговины.
Судьба Соколовича, упомянутого в романе, Андрича, конечно же, волновала, правда, в контексте не сербско-хорватского, а мусульмано-христианского противостояния. Хотя, кто знает. Роман Андрич писал в разгар усташского террора, и, вероятно, пытался понять, может ли человек, перемещенный из одной цивилизационной среды в другую, испытывать по отношению к своей колыбели некую ностальгию, или же обязательно попытается разнести ее вдребезги.
Мехмед-паша Соколович появился на свет в 1505 году как Баица (Байо) Ненадич. Деревенька Соколовичи, где он родился, находилась неподалеку от города Рудо. От нее и происходит прозвище Соколович (по-турецки — Соколлу), под которым он вошел в историю. Грамоту он освоил в одной из самых почитаемых сербских обителей – монастыре Милешево, где один из его дядьев был иноком.
Вообще, клан Соколовичей породил на свет целую плеяду великих мира сего. Так, вместе с Баицей учился его брат Макарий – будущий патриарх Сербский. Их племянником был Антоний, занявший патриарший престол после Макария. Известно, что позднее патриархами Сербскими были также Герасим и Савватий Соколовичи. Кроме того, родственниками Мехмеду-паше приходились первый бейлербей (наместник) Боснии Ферхад-паша Соколович и другой великий визирь Османской империи Лала Мехмед-паша Соколович.
К тому моменту, как Баица вошел в пору отрочества, пришло время девширме – «кровной дани». Раз в несколько лет османы забирали с подвластных христианских земель мальчиков поздоровей и посообразительней. Регулярности и системности в девширме не было, все определялось текущей необходимостью. Судя по всему, не трогали единственных детей. Возрастной диапазон был весьма широким – обычно от 8 до 12 лет, но случалось, что забирали и 6-ти и 20-летних. Еще один интересный нюанс: многие бедные мусульмане сами вручали христианам детей, чтобы те отдали их под видом своих отпрысков. Правда, такие комбинации не всегда удавались.
Отобранные дети становились «рабами султана». А рабы должны быть отрезаны от своего прошлого: на них, как на «матрицу», записывалась новая программа, согласно которой смыслом жизни становилось служение Порте и ее повелителю. Но сначала «матрицу» требовалось очистить от того, что успели на нее «записать» семья и близкие. С христианами такую операцию проводить было как-то сподручнее и — с мусульманской точки зрения — нравственнее, ведь попутно их приобщали к «истинной вере», да и оставшаяся где-то за сотни километров родня не путалась под ногами.
Мальчиков отдавали в мусульманские семьи, потом они проходили обучение, причем далеко не все становились профессиональными воинами – янычарами. Самых толковых отдавали в специальные придворные школы, по окончании которых им светили высокие чиновничьи должности. Понятие «раб султана» отнюдь не предполагало, что придется непременно махать кайлом в каменоломне. Скорее наоборот, перед ним открывались поистине сияющие карьерные перспективы. Неслучайно мусульмане-тюрки язвительно называли Диван (правительство) «невольничьим рынком», поскольку состояло оно сплошь из таких вот «рабов султана».
Байо Ненадич принял ислам, стал Мехмедом, и началась его служба. Первый раз он был отмечен как доблестный воин в битве при Мохаче (1526), закончившейся крахом независимого Венгерского королевства.
Не только отважного, но и грамотного юношу перевели в дворцовую канцелярию, где ему довелось служить под началом талантливого казначея Мехмеда Челеби. Тот, кстати, предпочел бы иметь в заместителях собственного сына, но такой «блат» в Османской империи жестко пресекали. И вообще, в заместители казначея назначали того, кто мог за казначеем приглядывать.
Трудно сказать, имел и ли честолюбивый заместитель отношение к интригам, которые стоили его шефу жизни. Но в 1535 году Челеби казнили, а Мехмед ненадолго исчез со сцены, чтобы в 1541 году снова появиться уже в качестве начальника придворной стражи самого султана.
Следующая ступень — назначение в 1546 году капудан-пашой, предводителем алжирских корсаров. «Вакансия» освободилась после кончины знаменитого адмирала Хайраддина Барбароссы, причем более логичной кандидатурой выглядел соратник покойного — Тургут-реис. Но султану не нравилось, что алжирцы выступали сплоченным кланом: чего доброго, в какой-то момент они могли бы возжелать независимости. Соколлу в эти игры играть бы не стал, но полномочия имел такие, что вполне крепко держал под контролем «корсарскую вольницу».
Однако султан понимал, что на суше его «раб» способен на большее, а потому в 1551-м назначил его бейлербеем Румелии, куда входила фактически вся европейская часть Османской империи.
Соколлу провел кампанию против австрийцев, захватил Трансильванию и был отозван в Стамбул, сдав пост верному соратнику Пертев-паше, тоже взятому по «дани кровью».
Дальше все было совсем просто. Шесть лет в должности третьего визиря, четыре года — в должности второго визиря, и наконец вершина – назначение в 1565 году великим визирем.
Определенную роль сыграла женитьба Соколлу на внучке Сулеймана Великолепного и Роксоланы — Эсмехан Гехвер-султан. Сам этот брак не стимулировал карьеру, но свидетельствовал об уже сформировавшемся расположении к Мехмеду.
Отцом Гехвер был Селим II, уже в 1566 году сменивший почившего Сулеймана Великолепного. И, конечно, наличие такого тестя сыграло не последнюю роль в том, что Соколлу удержался у власти.
Но и сам тесть ему был многим обязан. Сулейман умер 6 сентября 1566 года от сердечного приступа во время осады венгерской крепости Сигетвар. Соколлу скрыл его смерть, приказав казнить всех, кто знал о случившемся. На следующий день он взял крепость и приказал армии возвращаться обратно. Только на 48-й день, уже в Белграде, при чтении Корана, войскам объявили о кончине повелителя правоверных.
В общем, визирь обеспечил «мирный трансфер власти» без восстания янычар, который был вовсе не гарантирован третьему сыну Сулеймана Селиму II, если учитывать его предыдущие междоусобные разборки с братьями.
Не имеет особого смысла рассматривать достижения и промахи Соколлу в качестве великого визиря, поскольку они неотделимы от успехов и поражений всей Османской империи. Выделим лишь два момента.
Именно при нем произошла первая русско-турецкая война, начавшаяся с неудачного для османов Астраханского похода, продолженная катастрофическим набегом султанского вассала Девлет-Гирея на Москву и завершенная эффектной победой русской армии при Молодях (1572).
Впрочем, это была, скорее, война крымского хана (Крымское ханство было под протекторатом Османской империи). Соколлу больше волновала война со Священной Лигой (эта коалиция католических государств существовала с 1571 по 1573 для борьбы с османской экспансией в восточном Средиземноморье). Поводом для нее стал захват турками венецианского Кипра. 7 октября 1571 года османский флот потерпел поражение в битве при Лепанто, ставшей самым крупным морским сражением эпохи.
Христиане прислали мирные предложения, на которые Соколлу ответил отказом: «Забрав у вас Кипр, мы отрезали вам руку, вы же, уничтожив наш флот, всего лишь сбрили нашу бороду. Не забывайте, отрезанная рука заново не отрастет, а срезанная борода обычно отрастает с новой силой».
Началось строительство нового флота, и, когда один из пашей пожаловался визирю на нехватку материала для такелажа, тот выступил еще с одной вошедшей в хроники речью: «Сила и мощь Османского государства таковы, что если будет приказано, то не составит труда изготовить якоря из серебра, тросы — из шелковых нитей, а паруса — из атласа».
В 1574 году турки завоевали Тунис, Священная Лига развалилась, и война была выиграна.
13 декабря 1574 года Селим II умер при обстоятельствах, которые не исключают версию насильственной смерти.
Соколлу смерть тестя не была выгодна ни с какой стороны, но визирем он так и остался.
Правда, круг его реальной власти неуклонно сужался. При следующем султане Мураде III все большую роль начинали играть те, кого в Европе называли «придворной камарильей» и кто кучковался вокруг матери султана Нурбану и его главной жены Сафие. Только в Европе гаремов не было.
Масштабно мыслящий государственник мешал придворным интриганам, но подвинуть его было непросто. Оставалось прибегнуть к испытанному способу — политическому убийству.
Мехмед-паша был заколот 11 октября 1579 года неизвестным убийцей, проникшим к нему на прием под видом дервиша. Какие показания дал убийца, как объяснил свой поступок – неизвестно. Его просто убрали, спрятав концы в воду.
Великолепный век Османской империи завершился.
Конечно, Соколлу-паша был, говоря современным языком, патриотом Османской империи.
Учитывая его сербское происхождение, внешне это выглядит как отречение от своих корней, предательство Родины.
Но все не так просто.
Да, Баица Ненадич, принял ислам, занимал высшую должность в Османской империи более 14 лет и поставил рекорд для XVI века. Султанам служил верно и эффективно. Но что-то из детства, видимо, у него оставалось.
С его именем связывают восстановление в 1557 году независимой сербской православной церкви. С одной стороны, формально это не совсем точно. В то время он занимал всего лишь должность третьего визиря и мог лишь косвенно влиять на принятие подобных решений. С другой стороны, его голос уже что-то да значил. А поскольку главой Печского патриархата стал близкий родственник Мехмеда Макарий, очевидно, что скромный третий визирь был как минимум в курсе этого сюжета, а скорее всего, сам же и раскручивал его в нужном направлении.
И еще, конечно, мост на Дрине. Слишком монументальный и прекрасный для этого уголка, особенно с учетом реалий эпохи.
Этот человек, как бы вновь рожденный на чужбине, куда мы даже мысленно не можем последовать за ним, должен был забыть все, что он оставил в том краю, откуда некогда его увезли. Забыл он, несомненно, и переправу через Дрину у Вышеграда, пустынный берег и путников, дрожащих от стужи и неизвестности, громоздкий, источенный червями паром, страшного паромщика и крики голодных ворон над мутной водой. Но ощущение физической боли, вызванное всеми теми впечатлениями, никогда его не покидало. Наоборот, с годами, к старости, оно все чаще напоминало о себе знакомой с детства болью, столь отличной от всех прочих телесных страданий и недугов, припасенных ему жизнью под конец: черное острие пронзало его грудь, рассекая ее пополам. Закрыв глаза, визирь тогда покорно ждал, когда минует черная пронзающая мука и боль утихнет. В одно из таких мгновений ему пришла в голову мысль, что он бы мог избавиться от страшной муки, навсегда разделавшись с паромом на далекой Дрине, воплощением бедствий и мрака, если бы перекинул мост над злой рекой, соединив крутые ее берега и концы разорванной дороги и прочными узами связав навсегда с Востоком Боснию – край, откуда он происходил, с краем, где он теперь жил. Так в этот миг визирю первому сквозь смеженные веки представился четкий и стройный силуэт большого каменного моста, который должен был быть здесь возведен.
И. Андрич, «Мост на Дрине»
Предположение Андрича, что взятого по девширме Байо Ненадича везли в Стамбул через Вишеград, исторически выглядит вполне оправданным. С военной и экономической точек зрения, мост был, конечно, необходим, но он не относился к объектам первостепенной важности.
И если возводили его именно по приказу Соколлу, то, возможно, решающим аргументом в пользу проекта стала именно ностальгия.