Все майданы похожи друг на друга, каждый переживает его последствия по-своему. Это истина, которую я, человек, в общем-то, непокорный, усвоил чётко, побывав в том или ином качестве на многих протестах. Главным, конечно же, стали для меня два украинских майдана. Первый — в 2004 году, «оранжевый»; второй — в 2013-2014 годах, Евромайдан. События 2004 года я воспринимал скорее как наблюдатель — причём взгляд мой был устремлён в Киев из Севастополя. А вот 2013 и 2014 годы я помню досконально, потому что жил в Киеве, каждый день был на Площади Независимости и Крещатике, а затем ездил по Крыму и Донбассу с визитами в украинскую столицу.
Вероятно, это был один из самых сильных опытов в моей жизни. Рейтинг не составляю, но там же — любовь и война. И спустя десять лет после евромайдана я до сих пор, вспоминая о нём, переношусь туда, в Киев, на Площадь Независимости. Гремят барабаны, горят покрышки, толпа кричит и требует, а колонны идут по Институтской. Я слышу звуки, чувствую запахи, вижу образы. Иногда мне кажется, что я даже вижу кровь. Тогда её в Киеве было много. И пылают автобусы, и разбирается брусчатка. Впрочем, в яркости этих чувств не может быть ничего удивительного — потому что евромайдан был сделан эталонно с точки зрения вовлечённости. Политика здесь, на самом деле, вторична.
Есть такое английское слово «experience». Оно переводится на русский как опыт, как переживание — однако это не совсем полное раскрытие темы. Experience, уж простите за странную тавтологию, это именно что экспириенс, после которого ты уже априори не можешь быть другим. Воздействие, оказанное на тебя, меняет нечто внутри и зачастую поселяет новое. Человек, словно после инъекции, становится другим. Он начинает мыслить, чувствовать иначе. Процесс этот в случае майдана, а майданная история — это инъекция, происходит стремительно. За недели, реже за месяцы. И вот уже образованные, умные люди превращаются в апологетов разрушения.
Причём им не важно, что и как разрушать — важен процесс. Будто нечто глубинное пробудилось в них, первобытное, беспощадное. Помню свою преподавательницу клинической психологии, проработавшей десятки лет на психиатрических экспертизах: спокойная женщина бросилась на меня с кулаками, когда я усомнился в перспективности евромайдана. Помню её мужа, профессора психологии, который каждый день, как заговорённый, ходил на площадь, разбирал брусчатку, чтобы швырять ею во «врагов». И помню людей на Майдане рядом с собой, у которых горели глаза, точно у волков в ночи. Были ли они людьми? Или стали кем-то другими?
Несколько лет я ездил по России, рассказывая, как, почему и каким образом произошёл Евромайдан. Не могу сказать, что эта тема была в стране достаточно изучена. Скорее, наоборот. Беда, к слову, в том, что она и сейчас не изучена. Говорил я, в основном, о социально-политических аспектах. Они интересовали людей. Однако правильным и главным было говорить о психологической составляющей Майдана. А она, если сформировать коротко, описывается тем, что социальные психологи называют эффектом Люцифера. Это когда, казалось бы, адекватные, выражусь просто, хорошие люди превращаются в злодеев, способных разрушать, громить и даже убивать. Ведь для того у них как бы появляются оправдания.
После нажатия условно спускового крючка в человеке запускается механизм, который превращает его в служителя некоей высшей силы. Это чувство наполняет, пьянит и подчиняет похлеще любого наркотика. Ведь ты обретаешь главное — цель, противостоящую бессмысленности жизни. Вдруг ты понимаешь (якобы понимаешь), что эти 40, 20, 30, 60 прожитых лет были зряшными, однако теперь всё изменилось. Ты ел, спал, развлекался, страдал, но был пуст — обещанные для каждого Энди Уорхолом 15 минут славы не случились. Однако теперь всё изменилось, потому что у тебя появилось нечто вроде миссии. Хорошо этот механизм показан в «Бойцовском клубе» — особенно его мотивационная часть, изложенная Тайлером Дёрденом.
Если коротко: пустота и бессмысленность жизни при должных условиях порождают агрессию и протест, наполняя человека ложным чувством справедливости. Спусковым же крючком служит обращение к глубинно реваншистским настроениям, к желанию ответить на все унижения и лишения, которые принесла жизнь. Политика здесь, на самом деле, вторична. Никто не зовёт на майданы из-за того, что программа одной партии лучше, чем программа другой; давайте-ка изучать их, а в случае чего громить здания. Нет, это утомительно, скучно, а потому не работает. Лишь малая часть людей в толпе протестующих сознательна и понимает, чего действительно хочет. Трагедия в том, что такие люди страдают и разочаровываются раньше других. Потому я и говорю — ложное чувство справедливости.
Помните, как начинался Евромайдан в Киеве? С гениальной фразы: «Одевайтесь тепло, берите зонтики, чай, кофе, хорошее настроение и друзей». Здесь есть всё необходимое для преодоления пустоты и бессмысленности жизни: ощущение единства, братства, тепла. Как хорошо быть среди родни, среди единомышленников, ощущая себя частью чего-то большого и важного. Всё дружно, всё по-доброму, но потом льётся кровь — и она активирует уже другие энергии, те, что готовят адептов «хорошего настроения» к агрессивным и вполне конкретным действиям. Для этого прежде, чем сделать коктейль Молотова, делается другой коктейль — из разочарованности, социальной ненависти, из банальной зависти и желания перезапустить жизнь и прочее, прочее. Для каждого найдётся своя мотивационная причина. Оттого против майданов так тяжело бороться, потому что механизм, запускающий их, подобен вирусу, поражающему весь организм, но прежде всего его чувственную и интеллектуальную сферы.
Однако тем, кто управляет чувствами других, глубоко плевать и на справедливость, и на социальное равенство, и на любые чаяния людей в принципе — они, собственно, не могут не наплевать. Потому что власть как таковая по своей природе не может быть разделена с кем-то; это не рождественский пирог, не кутья, которыми можно и нужно делиться с другими. Нет, власть — это гигантская печь, куда вместо поленьев бросаются люди для того, чтобы готовилось варево, которым по итогу полакомится лишь узкая группа избранных, привилегированных, заранее назначенных. Так было, есть и, к сожалению, будет. Поэтому ни одна страна после майдана не стала жить лучше. Поэтому так много разочарованных. Ведь только так и бывает, когда не умеешь вовремя остановиться.
При этом трудно обвинять людей, которые согласились быть топливом для чужой печи. Каждый из них, повторюсь, на время обрёл для себя смысл, и каждый имел свою причину; иногда вполне себе достойную и справедливую. В конце концов, не бывает стран без проблем. Другой вопрос: насколько критичны эти проблемы? Можно ли решить их, перевернув страну? Могут ли их решить новые люди? И кто эти новые люди? А главное — что предлагается конкретно? Ведь ужас всех подобных историй заключается в том, что конкретный, детализированный проект будущего не предлагают. И в 9 из 10 случаев не предложат его и в дальнейшем. Отсюда — коллапс.
Всё это я говорю, наблюдая за тем, как нарастает уличный протест в Сербии, а оппозиционная партия «Сербия против насилия» в лучших традициях постмодернистского мира раскручивает маховик насилия. Вероятно, у каждого идущего бить и протестовать на то есть свои причины, справедливые или нет, однако, повторюсь, трагедия в том, что в определённый момент все они станут неважны и понадобятся лишь в качестве спускового крючка для эффекта Люцифера. Так было, есть и опять же, к сожалению, будет. Чудес ждать не приходится. Но прежде чем крушить, бить, стоит задаться вопросом на излёте здравого смысла: что дальше? ради чего всё это? кто и что предлагает? уверены ли мы в том, что совершаем правильные вещи? и совершаем ли мы их, потому что сами хотим совершить, а не нами манипулируют?
Это честный разговор с самим собой. Ясно, что проводить его могут лишь те, кто ищет в майданной истории чего-то вроде справедливости или спасения, а не тупо хочет захватить власть, чтобы получать барыши, прислуживая новым господам. Serve the servants — oh no. Эти, кстати, должны помнить, что их либо сольют, либо превратят в зомбированных наместников зла. Ведь в воплях о свободе ещё ни один не обрёл реальной свободы. Наоборот, потерял её. Свобода заканчивается там, где совершается насилие во имя того, чтобы воцарилась ещё большая несвобода. И социально, и духовно, и интеллектуально. Это принцип любого майдана — столь же верный, как и то, что сила тяжести равна массе тела, умноженного на ускорение свободного падения. Пока летишь, ощущаешь свободу, густо замешанную на страхе и вожделении смерти, а потом — бум, и конец. Никакого тебе удовольствия.
Фото: freepik.com