У японцев есть техника восстановления керамических изделий, при которой все неровности, трещины, швы заполняются золотом как клеем. Это не только возвращает им целостность, но и подчеркивает изъяны, которые становятся особенностями. Они делают вещь уникальной, неповторимой, снова живой. Такая техника называется кинцуги.
Автобиографическая книга Сенки Марич о борьбе со страшной болезнью «Кинцуги тела» получила награду Меши Селимовича за лучший роман 2018 года в Боснии и Герцеговине, Хорватии, Сербии и Черногории. Это исповедь женщины с раком груди: она проходит путь от постановки диагноза, нескольких операций, потери груди, химиотерапии до принятия новой себя. Марич говорит о женском теле, женских болезнях, изменениях, сопровождающих их, о травме взросления и травме умирания. О боли.
Ты думаешь лишь о том, что боль делает тебя сильнее. Что из-за нее ты только выносливее. Она пройдет, а я останусь. Немного думаешь и о том, как ты несчастна, как годами одна за другой происходят плохие вещи. Никак не прекратятся. Может, это потому, что я думаю, что могу, что я сильнее? А если крикнуть: «Хватит!» – прекратилось бы?
Это художественный дневник о страхе и всеобъемлющем чувстве безысходности, об отчаянии и отрицании, о борьбе и сопротивлении, которые не приносят ничего, кроме нулевого результата и еще большей усталости. Желание жить трансформируется в жажду отсутствия боли. Сдаваться нельзя: нужно опробовать все, абсолютно все. И вдруг становится ясно, что керосин из Албании, особые виды меда, которые делают специальные люди в какой-то пещере в Черногории, все эти травники, что лечат все на свете, германии, гравиолы и остальные глупости, которыми тебя изо дня в день засыпают многочисленные доброжелатели, не помогают. Поэтому они идут к черту.
Главы романа — те, что рассказывают историю болезни и борьбы с ней, — перемежаются воспоминаниями из детства и юности. Они связаны с настоящим несколькими важными темами.
Во-первых, это тема телесности, которая касается не просто того, о чем не принято говорить и уж тем более писать, но и демистификации тела. Когда в больничной палате тело становится чем-то, что необходимо починить. Оно становится вещью – для врача, но не для героини. Даже сломанное, оно живо и способно чувствовать и желать. Оно же как будто содержит в себе неожиданно большую часть того, что мы привыкли считать собой, своей личностью, душой. И предательство тела – болезнь, поломка, баг – разрушает восприятие себя, как дементор, высасывает уверенность, отменяет прежние способы поднять себе самооценку, оставляя взамен разве что горькую иронию.
Тридцать первого декабря идешь к парикмахеру. Другие женщины делают укладку к празднованию Нового года. Твои волосы падают на пол. На голове остаются короткие, отрезанные под сантиметр. К вечеру они начинают осыпаться еще сильнее. Надеваешь шапку. Ты выдержишь еще два дня – это отделение себя от себя самой, эту свою дезинтеграцию. Потом запрешься в ванной. Позовешь детей. Скажешь им, что будет весело. Что сейчас вы устроите празднование облысения. Обмывание гладкого черепа. Парад по случаю ускорения долгосрочной депиляции.
Во-вторых, это тема смерти, с которой впервые героиня сталкивается в детстве после неудачного падения: Тебе кажется, ты дошла до конца. Смерть – большой черный рот, приближающийся, чтобы тебя поглотить. Через несколько лет она столкнется с приближающейся смертью отца, сможет рассмотреть ее поближе: Комната наполнена странным, сильным, сладким запахом. Похожим на запах жасмина. Сначала ты думаешь, что он доносится из окна. Потом понимаешь, что он исходит от него, от его тела. Ты знаешь, что это запах смерти. Она захочет встать, выбежать из комнаты, но останется сидеть, возьмет отца за руку, чтобы он знал, что не один. Именно тогда начнется ее открытая, бешеная, кровавая борьба со смертью. Смерть и дальше останется чем-то темным и пугающим, но при следующей встрече уже тело самой героини станет ее источником.
Смерть, особенно приближающаяся, крадущаяся, готовая в любой момент постучать в дверь, – это то, о чем практически невозможно говорить с близкими. Вы все просто ждете. И ты. И мама. И дети. Они знают. Ты все им рассказываешь. Хочешь, чтобы они были готовы, хотя каждый день заверяешь их, что выживешь. Ты сказала им, что смерть для тебя неприемлема. Они верят. Героиня замечает, как часто их губы формулируют вопросы, которые так и останутся незаданными: вера в ее бессмертие хрупка. Близкие, на которых она привыкла полагаться, не могут помочь. Очень хотят, но не могут. А люди с той же бедой пугают — и одновременно, разделяя схожий опыт, — могут.
В тот же день в коридоре онкологического отделения во время двухчасового ожидания ты встретила Аиду. Вы вместе учились в старших классах. Ты не знала, что она больна. И она про тебя не знала. У нее тоже вторая химия. Из-под платка, повязанного вокруг головы, торчат черные волосы. Откуда у тебя волосы? – спрашиваешь. Вы смеетесь.
Длительное лечение, осложнения, рецидивы создают ощущение постоянно присутствующей угрозы смерти. Непрекращающаяся боль, нервное напряжение, страх смерти заставляет героиню сомневаться в реальности происходящего: Ты пристегнута к рассаднику матрицы. Или ты метафизическая версия главного героя “Шоу Трумана”. Можешь умереть бесконечное количество раз. Каждый раз родишься заново. Как героиня безымянной видеоигры, к которой у тебя есть все чит-коды. Твоя жизнь вечна. Пока ты не сделаешь все идеально. Ты четко ощущаешь все места, в которых ты умерла.
Смерть для героини не просто отсутствие жизни или избавление от мучений. Это сильный противник, страшный, темный, непознаваемый, которого, однако, можно одолеть. Она усовершенствовала умение проигрывать и научилась позволять боли проходить через себя, как через сито, она победила смерть.
Боль больше ничего не может тебе сделать. Ты ей не сопротивляешься. Позволяешь ей делать все, что она должна. Она — преходяща, ты — вечна. В основном, ты просто молчишь. Во рту нет места словам. Они лишние. И это еще одна из твоих смертей. Теперь наступает жизнь.