Для заметок:
Три июньские даты 1999 года.
9 июня подписан Кумановский договор, который обещал прекращение бомбежек и мир на небе и земле.
11 июня ответственность за события в Косово взяло на себя международное сообщество, обещая всем справедливость, мирную жизнь и безопасность.
12 июня 200 российских десантников и 40 единиц автобронетанковой техники, переправив букву С на К — СФОР (силы НАТО по поддержанию мира в Боснии и Герцеговине) на КФОР («Силы для Косово»), — из Боснии совершили прыжок в Приштину на аэродром Слатина.
… а потом было 13 июня.
И оно длилось, длилось и длилось…
До декабря. Когда по итогам 1999 года на территории, которую контролировало 48 тысяч солдат КФОР, по данным того же КФОР, было совершено терактов числом 5 052 (это запротоколированных, занесенных в книги и списки).
Нет, я понимаю, что все события на Балканах — это вчерашнее меню с скучными вечными котлетами и вермишелевым супом. Сейчас солидные СМИ-шные вести используют другие триггеры для выделения слюны у читателей. Но давайте я все же расскажу одни историю. Она не вошла в число терактов. На самом деле это просто обычная история одной обычной девочки.
История одной девочки в Приштине образца 1999 года
… скучно.
Даже удивительно, как скучно может быть семилетней девочке. Ну, если честно, не совсем семилетней, но выглядит-то она, Теодора, на все семь, и может быть, даже на семь с половиной.
Продавщица в магазине, где покупали школьный ранец, даже удивилась, что это для первоклассницы. Теодора сама слышала, как она сказала маме, что была уверена, что нужен ранец второклассный.
Не в смысле плохой, а в смысле – для второго класса.
Но пришлось купить ранец для первого класса. Первоклассный.
А толку-то… уже сентябрь, но ранец так и стоит в детской на полке.
В школу Теодоре нельзя. Ей вообще из дому нельзя выходить. Но мама утешает, что вначале в школе учат только буквы, а потом начинают читать. А вот к этому времени Теодора и пойдет в школу. Потому что, зачем ей учить буквы, когда она уже умеет читать?
У входной двери висят правила.
Их мама написала для Теодоры.
Теодора их уже давно знает, но все равно читает, чтобы удостовериться, что читать она умеет:
— на звонки не отвечать!
— к дверям не подходить!
— по-сербски не говорить!
…Скучно.
Теодора знает, что если мама не вернется, то нужно молчать и ждать.
И даже если будет ночь и мама не вернется, то нужно будет молчать и ждать.
Сначала Теодоре было скучно молчать и ждать.
Она спросила маму, можно ли включить мультики, но мамино лицо стало таким прозрачным, что Теодора поняла, что нельзя.
Нельзя мультики и топать ногами.
Нельзя бегать и танцевать, воображая, что ты балерина.
Нельзя петь.
Нельзя строить из кубиков дом, потому что ковра у них нет, и кубики с грохотом падают на пол, поскольку Теодора как архитектор любит величественные многоэтажные здания.
Можно только тихо рисовать.
Теодора покосилась на фломастеры. Фломастеры сделали вид, что их девочка Теодора не интересует. Потому что фломастерам надоело рисовать одну и ту же покосившуюся избушку на фоне вечноголубого неба с пятипалым солнцем.
Скучно.
Теодора опять читает правила:
— если мамы долго нет, то нельзя выходить
— если мамы долго нет, то нельзя плакать.
— если мамы долго нет, то нужно знать, что она обязательно вернется.
Теодоре мама каждый вечер читает правила, потому что маме это очень нужно, и каждый вечер ее лицо становится очень прозрачным, когда она читает последнее правило.
Теодора пугается его так, что у нее нет уже сил обещать. И только две слезинки из закрытых (сильно-сильно, чтобы не зареветь) глаз подтверждают: будет молчать и ждать.
Скучно.
Но мама, конечно же, именно сегодня зайдет (вот прямо сейчас зайдет) и скажет, что она нашла способ, и они уедут из Приштины.
Почему из Приштины можно уехать, только когда найдешь способ, а не как раньше, на автобусе, Теодора не очень понимает. Но она привыкла, что в мире она много чего не понимает.
И почему включали сирены и все бежали в бомбоубежища, и почему в городе горели дома, и почему у взрослых были такие твердые колючие лица, и почему она должна тихо сидеть и ждать. И не говорить по-сербски.
А как говорить, она ведь пока никакого другого языка не знает? …ох, пора, пора в школу.
Они правда там, вне Приштины, будут избеглице. Смешное слово. Ну и что, что избеглице. Она, Теодора, никогда не была еще избеглицей. Поэтому ей не страшно. Избеглица – это значит, что можно выйти на улицу. И бегать, сколько хочешь. И ходить в магазин, и в школу… Ей, Теодоре, пора в школу.
Они уедут.
И даже фломастеры забирать не будут. Ну и пусть, надоели совсем.
И Теодора пойдет наконец в школу. И будет смотреть мультики. И танцевать, и скакать, ударяя без страха крепкими пятками по полу. И никогда, никогда не будет рисовать. Потому что в этом мире много других интересных дел.
…..
Теодора не знает, что по-русски слово «избеглице» будет звучать как беженцы. Но сербское слово вернее.
Избеглице — это те, которые не просто бежали, а те, которые избежали судьбы более ужасной, чем оставить свои дома оккупантам, заполнившим их запахом своих тел, своих котлет и лука.
Избеглица – это значит, что из твоей прежней жизни у тебя остался узелок и воспоминания, а твоя нынешняя — чужой угол и подаренный фломастер.
Но она права: быть избеглицей – не страшно. Страшно – не избежать.
Да, Теодора и ее мама буду избеглицами. И уедут навсегда из Приштины – города, который был таким родным и понятным. Был. Пока кто-то так подписал документ, что он становится чужим.
Короче, как там было у Маяковского? К ответу!
Дрожит земля
голодна,
раздета.
Выпарили человечество кровавой баней
только для того,
чтоб кто-то
где-то
разжился Албанией.