В этом году исполнилось 50 лет «Хорватской весне», сыгравшей значительную роль в истории Югославии. В какой-то мере она вдохновлялась усташской эмиграцией и носила явно националистический характер, однако за самоопределение Хорватии выступали и местные коммунисты, и студенты, и рабочие с крестьянами: речь шла о широком национальном движении, которое стало прологом и к падению социализма, и к краху самого югославского государства.
Словосочетание «Хорватская весна» во многом является калькой с «Пражской весны», давшей старт попыткам реформирования социализма в Чехословакии. И чехословацкие, и югославские движения подобного рода зародились примерно в одно время, но пути их разошлись. В то время как после августа 1968 года — и ввода войск стран Организации Варшавского договора — Чехословакия возвращалась к «правильному» социализму, в Югославии всё только набирало обороты.
Движение за обновление социализма затронуло не только Хорватию. Оно приобрело немалый масштаб в Словении, в какой-то мере затронуло Сербию. Источником вдохновения служил как пример Чехословакии, так и «красный май» 1968 года во Франции. Учитывая, что «железный занавес» в Югославии не был таким «глухим», как в СССР, идеи из Западной Европы проникали в балканское государство куда легче и максимальный размах — как и явно националистический колорит — они обрели именно в Хорватии.
Общепризнанной конкретной точки отсчёта «Хорватской весны» не существует. Чаще всего её связывают с публикацией в 1967 году «Декларации о статусе и названии хорватского стандартного языка», составленной группой хорватских литераторов и филологов. Они выразили недовольство тем, что сербскохорватскому языку, по их мнению, навязывают сербские нормы, а хорватские слова превращают в «регионализмы». Многие настаивали на «разделении» единого языка на сербский и хорватский и провозглашении официальными языками Югославии и того, и другого.
Но дело было не только в лингвистических изысках. Хорватов в Югославии не устраивало слишком многое. Например, на них приходилась почти половина валютных поступлений страны, но себе Загреб мог оставить порядка 7-8%. Остальное шло на развитие куда более отсталых регионов — Косово, Македонии, Черногории, Боснии… Не нравилась им монополия Белградского банка на внешнюю торговлю: хотелось создания такого же учреждения в Загребе. Хорватские деятели настаивали на том, что в их республике должно оставаться как можно больше денег.
Фактически все требования идеологов движения сводились к требованию сократить «сербский централизм» и признать особые права Хорватии в составе Югославии. Это касалось и языка, и экономики, и возможности хорватским призывникам служить на родине, и много чего ещё. Требования либерализации общественной жизни тоже звучали, но они явно были не на первом месте, как национальные идеи. Горячие головы и вовсе требовали полной независимости, но на тот момент такая постановка вопроса не превалировала.
Обстановка накалилась весной 1971 года. К этому моменту напомнили о себе хорватские эмигранты-усташи. В 1969-1971 годы они совершили целый ряд нападений на югославские объекты в Швеции, Бельгии и других странах. А в апреле 1971 года они зверски убили югославского посла в Стокгольме Владимира Роловича. Учитывая, что на территории Хорватии вовсю вели вещание западные радиостанции, вряд ли можно считать события в Загребе и череду акций усташей случайным совпадением. Речь шла об активизации хорватского национализма и в Югославии, и за её пределами.
Впрочем, в самой Хорватии у руля «весны» состояли не усташи. Глава местного правительства Савка Дабчевич-Кучар и бывший глава Союза писателей Югославии Мирослав Крлежа были вполне себе коммунистами – пусть и не ортодоксами. В годы войны в партизанском движении состоял и югославский генерал Франьо Туджман — бывший директор Института рабочего движения в Загребе и будущий первый президент Хорватии. Так что речь шла о широком национальном движении, где «правые» и «левые» выступали единым фронтом.
В апреле 1971 года руководство Союза коммунистов Хорватии обвинило Белград во вмешательстве в дела республики. Параллельно деятели культуры из «Матицы хорватской» утверждали, что сербы обладают преимуществом над хорватами.
12 мая участники студенческой демонстрации в Загребе выдвинули требования признать хорватский язык в армии, прекратить отправку призывников за пределы Хорватии и сократить размер отчислений в югославский бюджет. Но главное – преобразовать Югославию в союз самоуправляющихся республик.
Развитие событий в Хорватии беспокоило и СССР. Леонид Брежнев неоднократно звонил Тито, и даже предлагал военную помощь, от которой югославский президент, естественно, отказался. К силовому варианту его подталкивали и генералы ЮНА – преимущественно сербы. Сам Иосип Броз Тито долго сохранял спокойствие. Он неоднократно встречался с хорватскими руководителями, и продолжительное время настаивал на том, что опасность националистического взрыва в Хорватии преувеличена.
Настоящий вызов ему бросили в сентябре 1971 года, во время поездки в Загреб. В аэропорту вместе с гимном Югославии исполнили песню «Наша прекрасная родина». (Сегодня это гимн Хорватии, но тогда она была полузапрещённой композицией – прим. авт).
Далее события приняли ещё более радикальный характер. В конце октября студенты потребовали для Хорватии отдельное место в ООН. Осенью в Хорватии не прекращались волнения в вузах, на фабриках и заводах. А 22 ноября началась всеобщая забастовка.
Местный Союз коммунистов не просто ничего не делал, но и фактически перешел на сторону протестующих. Мало того, он дал понять, что все денежные переводы, которые посылают на родину хорватские гастарбайтеры из ФРГ, Австрии и Швеции, республика оставит у себя. Наконец, прозвучало требование перенести штаб ВМФ Югославии из Белграда в Сплит. В любых других условиях подобное предложение могло бы показаться вполне разумным, – но теперь положение было уже не то.
Только тут терпение Тито лопнуло. 1 декабря он вызвал руководителей Хорватии во главе с Дабчевич-Кучар к себе и потребовал от них отречься от национализма. Те отказались, и он настоял на их отставке. Многие хорваты вышли на митинг в защиту руководства республики, и тогда начались аресты, продолжавшиеся весь декабрь 1971 и начало 1972 года. Под следствие попали и видные партийные функционеры, и деятели «Матицы хорватской», и студенческие активисты. Всего завели порядка 2300 уголовных дел. Но никакой крови не было.
Союз коммунистов Хорватии пришлось «почистить». В отставку отправили и Дабчевич-Кучар, и её зама Мико Трипало. Франьо Туджмана на несколько месяцев посадили в тюрьму, и он, уже будучи исключённым из партии, окончательно превратился в диссидента-националиста, сблизившегося с усташами. Молодого юриста Степана (Стипе) Месича за активное участие в демонстрациях на год отправили в за решетку.
Все они вернутся в политику в конце 1980-х гг., а Туджман и Месич станут первыми президентами независимой Хорватии.
«Хорватская весна» не прошла бесследно. Во многом именно после нее Югославия в 1974 году приняла конституцию, по которой республики получили широкую автономию: они не имели разве что своей валюты, армии и внешнеполитического ведомства. Фактически страну стоило назвать уже не «федеративной», а «конфедеративной» республикой. Пока был жив Тито, противоречия ещё как-то сглаживались, но после смерти маршала страна затрещала по швам.По сути государство пережило его всего на 11 лет.
События 1971 года стали прологом к тому, что в 1989-1991 годы привело к распаду Югославии. И то, что они случились именно в Хорватии, едва ли стало совпадением. Во-первых, хорваты явно недолюбливали сербов, чего особо не скрывали. Во-вторых, у этого народа была своя история, государственность, элита. Хорваты обладали автономией даже в составе Австро-Венгрии, они были оформившейся, зрелой нацией, прекрасно осознавали своё отличие от сербов, и по сути просто вернулись к идее о собственном государстве, которая возникла ещё в XIX веке.
Как выяснилось в 1971 году, национальной идеей пропитались не только усташи, но и коммунисты, и самые широкие народные массы… Так что сохранить Хорватию в составе Югославии в долгосрочной перспективе просто не было шансов. Как и почти не невозможно было избежать сербско-хорватского противостояния 20 годами позже…
Вадим Трухачёв,
кандидат исторических наук, доцент РГГУ