Приставка «най» (наj) в сербском языке означает превосходную степень: «наjбољи» — самый лучший, «наjбржи» — самый быстрый и т.д. Можно ли сказать, что Джозеф Най, покинувший этот мир 6 мая с.г., был самым-самым политологом наших дней? Скорее нет, чем да. Най никогда не пользовался той бешеной популярностью, каковую имел в девяностые годы его соотечественник Фрэнсис Фукуяма, которого называли и пророком, и величайшим политическим мыслителем со времён Аристотеля, и кем только не… 11 сентября 2001 г. стало ясно, что обещанный «конец истории» — не более чем «головокружение от успехов», а американо-японского пундита сбросили с корабля истории. С Джозефом Наем подобное произойти не могло хотя бы потому, что к радужным муляжам «капиталистического романтизма», успешно продуцировавшимся Фукуямой и компанией, он всегда относился очень скептически. Тем более неправильным было бы сравнивать сугубого теоретика Ная с политологами-практиками, вещавшими непосредственно американским президентам в уши, типа Генри Киссинджера и Збигнева Бжезинского. О двух последних, кстати говоря, Най написал занятную книгу (полемический памфлет, по сути), переведённую в том числе и на русский. Так чем же человек с «превосходной» фамилией матери-истории ценен?
Най дал нам, людям, занимающимся общественной дипломатией и прочей «гуманитаркой», инструментарий, с помощью которого мы смогли поставить свою деятельность на научную основу. Апеллируя к его понятийному аппарату, мы, бойцы гуманитарного фронта, пытаемся доказывать свою правоту чиновникам и банкирам. Иногда у нас получается. К сожалению, идеи Джозефа Ная в нашей стране понимают как-то криво, это относится и к чиновникам, и даже к университетской профессуре. Главная работа Ная — «Обречённые на лидерство: меняющаяся природа американской силы» (1990), полностью на русский переведена не была, публиковались только отрывки. Вторую главную книгу перевели, но лучше бы не переводили. Вместо любимого Наем понятия «мягкая сила» в заглавии оказалась «гибкая сила», термин другого политолога, Уолтера Рассела Мида (в оригинале «Soft Power: The Means to Success in World Politics», в русском переводе — «Гибкая сила. Как добиться успеха в мировой политике»). Сложно отделаться от ощущения, что широкую общественность сознательно путают и дезинформируют, чтобы идеи Ная не воспламенили народные массы… Это ирония, конечно же (определение «бойцы гуманитарного фронта» — тоже ирония). Най, как Гегель, сам по себе никого воспламенить не может. Но его идеи могут получить (и получают) второе и третье прочтение, причём особенно любимой концепция «мягкой силы» оказывается не теми, для чьих нужд она создавалась, а как раз теми, на ком её должны были использовать. Так же гегельянство породило марксизм, а марксизм — большевизм-ленинизм, оказавшийся государственной идеологией в стране, на которую Гегель и Маркс смотрели с суеверным ужасом.
Далее мы попытаемся лапидарно объяснить, что, собственно, Джозеф Най понимал под «мягкой силой». Американский политолог ещё в работах 70-х гг. развивал идею о том, что Голливуд, «фабрика грёз», является не менее важным участником американской внешней политики, чем Государственный департамент. Госдеп работает при помощи кнутов и пряников, а Голливуд создаёт привлекательный образ Америки, которому потребители американской культурной продукции стремятся соответствовать. Сами стремятся, без кнутов и без пряников. В 1989 г. для описания этого феномена Най впервые использует термин «мягкая сила». На Западе его тоже поняли не все и не сразу, в монографии 1990 года пришлось разъяснять. Мою концепцию «мягкой силы», пишет Най, многие понимают в духе традиционной дихотомии «палки и морковки» (это тот же «кнут и пряник», только по-американски). Подгонять осла палкой, чтобы он бежал быстрее, — это, мол, «жёсткая сила», а поощрять его морковкой, соответственно, «мягкая». И это абсолютно не верное понимание того, о чём я пишу. И палка, и морковка суть инструменты традиционной «жёсткой силы». «Мягкая сила» состоит в том, чтобы осёл сам захотел бежать туда, куда нам надо, не по соблазнению и не по принуждению, а по внутреннему убеждению. Каковое внутреннее убеждение может являться навязанным искусственным конструктом, но осёл об этом не знает и верит в свою свободную волю. Вот это и есть подлинная «мягкая сила». Поразительно, но буквально в каждой второй русскоязычной публикации о «мягкой силе», идёт ли речь о студенческих писульках, или о монографиях маститых профессоров, мы находим именно это упрощённое и неверное понимание идей Ная: жёсткая сила = палка, мягкая сила = морковка. И как тут не поверить в заговор?
Далее на манеже появляется уже упоминавшийся Уолтер Рассел Мид, политолог и редактор издания «Американский Интерес» (фамилия пишется как Mead, медовуха то есть, ничего общего с российским Министерством иностранных дел). Мид сначала в журналах, потом в книге «Сила, террор, мир и война» предложил развитие и углубление идей Ная. Правильно было бы говорить не о единой «мягкой силе», а о сложном многосоставном феномене, который складывается из многих и разных «сил»: липкая сила, сладкая сила, острая сила и т.д. «Острая сила» — скорее превентивная форма «жёсткой силы», способность бряцать оружием у границ противника, вызывая страх и трепет. «Липкая сила» — про экономическую привлекательность того или иного государства, ту самую низкую налоговую ставку, которая делает российское гражданство желанным для Жерара Депардье, Стивена Сигала и проч. «Сладкая сила» — это и есть американская мечта: Голливуд, Макдональдс, Кока-кола, MTV, красный Шевроле-Камаро, кожанка и очки-пилотки, как у члена ЦК КПРФ, тульского беспечного ездока Дмитрия Дубовенко. Вообще, случай Дубовенко — лучшее доказательство того, что идеи Ная и Мида работают везде, даже в Туле. Есть ещё «сила гегемонии», в понимании Мида, это особенно свойственная восточноевропейцам и разным прочим посттоталитарным обществам идея о том, что начальство всегда надо уважать, причём на мировом уровне главное начальство — естественно, США.
Джозеф Най согласился с дополнениями Мида, что само по себе удивительно — Най был либералом старой школы, много вложившим в Барака Обаму, Мид, наоборот, был близок к Джорджу Бушу-младшему (Трампа бранно ругали оба). Но когда речь идёт о поддержании американской гегемонии, эстетические разногласия оказываются несущественны. Приняв поправки Мида, Най предложил ещё один термин — «smart power», «умная сила», которая есть комбинация всех возможных сил — мягкой, жёсткой, липкой, острой, сладкой и т.д. Ещё надо отметить, что все эти термины живут своей жизнью, иногда меняя значение. Марксистко-ленинское начётничество, волшебные мантры «базис-надстройка», «производительные силы — производственные отношения», которые выучивались один раз и на всю жизнь, здесь не работают, надо следить за англоязычной политической периодикой и уметь интерпретировать их «птичий язык». Так вот, в 2017 г. аналитики Национального демократического института (NDI, признан в РФ нежелательной организацией и иностранным агентом) Кристофер Уолкер и Джессика Людвиг предложили своё понимание «острой силы» — они под этим подразумевают манипулирование общественным мнением в демократических странах, осуществляемое авторитарными режимами, конкретно речь идёт про Россию и Китай. То есть Russia Today и Синьхуа — это инструменты «острой силы», а CNN и BBC — нет, потому что они несут свет либеральной демократии в авторитарные общества, а не наоборот. Вообще, имярек аналитики призывают отказаться от термина «мягкая сила» применительно к России и Китаю, потому что «это авторитарные режимы и в них нет ничего мягкого» (хотите верьте, хотите нет — буквальная цитата).
Возвращаемся теперь к тому, за что мы выражали благодарность Наю в начале статьи. Он дал нам, «гуманитаристам», инструментарий. А правильнее сказать, понимание того, что практически что угодно в тех или иных обстоятельствах может стать инструментом «мягкой силы». Вот конкретно, на примере Сербии. С сербами нас объединяет, в первую очередь, общая история. Любой сербский школьник в самой глухой деревне поведает вам, что в Первую мировую войну сербская армия была спасена только благодаря личному вмешательству Императора Николая II. С такой же долей вероятности любой интересующийся Второй мировой войной подросток в России расскажет вам, что настоящее партизанское движение в Европе было только в Югославии, возможно вспомнит и о том, что Гитлер вынужден был отложить нападение на Советский Союз из-за переворота 27 марта 1941 г. в Белграде. Поэтому памятник Николаю II в центре Белграда напротив президентского дворца встал как родной, белградцы его искренне любят, многие уже не помнят, когда именно его установили, — кажется, что он был там всегда. Бронзовый «Царь Николай» смотрит в рабочий кабинет Александра Вучича, поэтому президент Сербии не может себе позволить прогнуться перед коллективной Кайей Каллас и не прилететь в Москву на Парад Победы. Думали ли люди, устанавливавшие в 2014 г. этот памятник, о том, что он будет переглядываться с сербским президентом, настраивать его на определённый образ мысли? Как человек, имевший определённое отношение к установке статуи, могу сказать — да, именно об этом мы и думали. В свою очередь, появление Вучича на Параде Победы для россиян является некой почти абсолютной индульгенцией, наши сербские друзья могут сколько угодно рассказывать нам, что Вучич такой-сякой, после приезда в Москву на 9 мая 2025 г. он «наш слоняра». И не о чем тут больше говорить.
Это и есть «сила исторической памяти», российский извод теории Джозефа Ная о «мягкой силе». Моя прекрасная болгарская коллега Дарина Григорова, профессор Университета им. Климента Охридского, предложила называть «силу исторической памяти» красивым термином «Clio Power», в честь древнегреческой музы истории. Лучшего названия, на мой взгляд, не придумаешь. Ясно, что с кем-то нас историческая память объединяет (сербы, болгары), а с кем-то, наоборот, разъединяет — с теми же венграми Россия воевала трижды, первый раз в 1848 г. С поляками и прибалтами об исторической памяти, очевидно, тоже лучше не говорить.
Пониманию того, что у исторической памяти есть инструментальное измерение, что она может использоваться как сила, научил нас именно покойный Джозеф Най. Пусть невольно, пусть не для нас он свои теории придумывал. Пусть мысль о силе исторической памяти ему и в голову бы не пришла, поскольку у США историческая память — как у золотой рыбки. Без Ная мы не знали бы, что отвечать российским бюрократам от культуры, которые в качестве оправдания своего существования организуют в Сербии очередную выставку детского рисунка или вручение балалаек. Вы действуете не по Джозефу Наю, говорим мы им. Вы не понимаете, что такое «Clio Power». Сейчас мы вам объясним.
Как и было сказано, иногда у нас получается.