Вы наверняка неоднократно ловили себя (и других) на стереотипных суждениях о Балканах и балканцах. Иногда просто вдруг мелькнет что-то вроде: «люди диковатые», «нравы непонятные», «тут все другое, несовременное», «а чего вы хотели, Восточная Европа» и т.д., и т.п. Неконтролируемо, буквально из ниоткуда вдруг всплывут не самые приятные стереотипы, тут же себя одернешь, присмотришься, а то и спросишь, почему то, а зачем так, разберешься и вспомнишь, что традиции разные, культура разная, да просто люди — разные. И это нормально. И это невероятно интересно. Это и есть богатство мира. И вдохновленный собственной осознанностью пойдешь пить очередную домачу кафу, стараясь делать вид, что ничего такого и не было, показалось.
Божидар Езерник, словенский антрополог, социолог и культуролог, вместо того чтобы просто пить кафу, решил разобраться (и разбирался более пятнадцати лет) в том, как складывались эти, чаще всего негативные, стереотипы. Проанализировав огромный пласт воспоминаний западноевропейских путешественников, он приходит к выводу, что балканский регион и его жители стали для цивилизованной Европы своего рода зеркалом, в котором они видели, прежде всего, самих себя, что позволяло им утвердиться в том, что они самые прогрессивные и цивилизованные. По сути, авторы путевых заметок намеренно гипертрофировали «дикость» (на самом деле — инаковость) балканского населения, совершенно не заботясь о достоверности и точности сведений: подробно рассказывая о своих впечатлениях, они, прежде всего, стремились понравиться читателям и развлечь их. Если их приключения не были такими же захватывающими, как «Тысяча и одна ночь», они, недолго думая, «улучшали» факты, чтобы у читателей захватывало дух.
На суждения путешественников, чаще всего оказывавшихся на Балканах проездом, накладывали свой отпечаток не только очевидные различия (от кухни и столовых проборов до способов справления нужды), но и классовые предрассудки. В первой главе работы автор приводит большое количество ярких цитат, вызывающих то смех, то недоумение, никак их не комментируя, но в этом и нет никакой нужды:
Ни ножей, ни вилок, ни тарелок, ни бокалов, ни стульев, ни столов; единовременно подают только одно блюдо для всех и затем их приносят одно за другим, может, около пятидесяти. Сначала было просто ужасно видеть, как утонченные дамы погружали свои руки в дымящиеся блюда, отрывали куски мяса от бараньей ноги или с трудом отдирали крылышко какой-нибудь жилистой курицы, поскольку у меня было очень сильное предубеждение относительно жирных пальцев.
Груди у морлачек чересчур большие, так что, несомненно, они могут дать сосок своим детям, перекинув грудь через плечо или запихнув под пазуху.
Бедняк купил на ярмарке котел. Затем он встретил знакомого и, пока с ним разговаривал, поставил котел на землю. Во время их разговора вор схватил котел с земли и надел его себе на голову вместо того, чтобы бежать прочь. Когда владелец заметил пропажу, то спросил у вора, который стоял рядом с ним с котлом на голове, не видел ли тот, кто украл его котел. Вор ответил, что не обратил внимания, и еще заметил, что владелец котла должен был надеть его на голову, как это сделал он сам…
На страницах своего исследования Езерник рассуждает о том, как «беспокоящая чуждость» балканцев обнажала и одновременно подогревала западноевропейский этноцентризм, евроцентризм, даже расизм, не говоря уже о вполне ожидаемом отражении политических взглядов путешественников, а затем и исследователей, описывающих и изучающих балканский регион. Интересно, что многие авторы заметок судили о том или ином явлении, опираясь только на свои догадки (и, конечно, предрассудки), мало кто из них нанимал переводчика, но и толмачи зачастую не улучшали ситуацию из-за плохого знания языка. И если в каких-то аспектах Балканы действительно можно было назвать дикими и отсталыми, то, например, фрески и иконы с выколотыми глазами объясняются отнюдь не осквернением святыни, а верой в исцеляющую силу глаз святых.
Езерник также обращается к истории создания мифа о героическом черногорце-воине, не проводя при этом четкой границы между романтизированным образом и исторической реальностью; целую главу посвящает охотникам за человеческими головами; касается и процесса зарождения македонской нации; исследует историю становления балканской кофемании и др.
«Дикая Европа» — отчасти разрушитель мифов, отчасти исследование их формирования и трансформации. Всех стереотипов она не разрушит, даже поделится некоторыми новыми (вы знали, что у албанцев есть хвосты? слышали ли про волосатых рыб?). Пишет Езерник о сложном и важном легко, это редкий пример монографии, которая захватывает с первых же страниц, не отпускает, пока вы не узнаете, виноват ли дворецкий Запад, какие из стереотипов были оправданы в то время, когда только складывались, какие актуальны по сей день, а какие продолжают тиражироваться, несмотря на полное отсутствие оснований.