В нашей деревне, которая раскинулась на склоне поросшей дубовым лесом горы, произошло событие, взволновавшее всех местных жителей. Сосед Боголюб, изредка приезжавший из Белграда в село на праздники, вышел на пенсию и решил переехать из сербской столицы в деревню.
Он поселился в деревенском родительском доме, окружённом сливовым садом, и решил гнать ракию. Местные мужики скептично смотрели на энтузиазм Боголюба, но в помощи ему не отказывали, тем более что он профессионально советовал им, как поправлять провалившийся фундамент, как проделать окно в стене дома, чтобы тот не обвалился, какую крышу лучше построить — двускатную или четырехскатную, и знал, почему хорваты используют выгнутую черепицу, а сербы плоскую.
С помощью кума Боголюб посадил шестьдесят молодых сливовых деревьев, с которыми долго нянчился зимой, укрывая их от зайцев. Тонкие сливовые веточки как-то резко и быстро выросли и этим летом внезапно одарили его пятью тоннами урожая. Боголюб почернел на солнце, собирая сначала раннюю сливу, потом обычную, а в конце сентября — позднюю. Сидя в тени сарая, он ножом вырезал из каждой косточку и рядами укладывал в сделанный своими руками сушильный аппарат, похожий на голубятню.
Нам он принес груду ароматных плодов в кастрюле, над которой вились осы, коробку с сушеными сливами и бутылку янтарной сливовицы прошлогоднего урожая. Ракия светилась на солнце, будто мед.
— Здравствуй, соседка! Из этой сливы делай варенье, из этой — пироги, а эту наливай, товарищ, — с лёгким акцентом деловито распорядился он, передавая нам с мужем подарки.
Столичный архитектор-проектировщик, проработавший без малого два десятка лет по всей России вместе со знаменитым архитектором Асадовым, который отстроил пол-Москвы, Боголюб прекрасно говорит по-русски.
Помня о его славных российских командировках, о которых он с удовольствием рассказывал, я всегда к его приходу старалась налепить пельмени. Боголюб их очень любил. Во время ужина он рассказал нам, что на днях собирается готовить ракию.
— В субботу приходите ко мне, буду ракию печь, пятнадцатый раз уже, чтоб её! Урожай сумашечий! С утра приходите, пробовать будем! — пригласил он нас к себе. Мы с удовольствием согласились.
— Я выпить не дурак! — сказала ему я. Мы всегда обменивались русскими поговорками или пословицами, которых он знал великое множество и всегда к месту вворачивал меткое словцо.
— Замьотано! — ответил Боголюб.
Субботним сентябрьским утром, когда с окрестных холмов зябко сползала дымка, мы с мужем направились к соседу в гости. Путь к его дому пролегал мимо ореховых деревьев. Я набрала с земли пару десятков чёрных, пачкающих пальцы грецких орехов.
— Ракию он сливовую гонит, а пахнет вишнями, — заметил муж.
Действительно, в утреннем воздухе между ветвями деревьев в солнечных лучах, как слоёный пирог, висел вишнёвый дым.
Во дворе Боголюба стоял огромный медный казан, под которым трещал костёр из вишневых веток. Целая гора дров лежала рядом. Боголюб деловито расхаживал рядом, по обыкновению шутил, между делом объясняя, что происходит.
— Мужик, ты самогон варишь? Нет, зачем? Так пью! Неварьоный! — рассказал он анекдот.
— Почему сербы говорят «печь ракию»? — спрашиваю я его, отряхивая руки, чтобы поздороваться.
— Потому что мы её готовим на огне, как «шашлик», как наше печенье. Печенье по-сербски — это печеное мясо, а не кексы, не перепутай, — уточнил он, подбрасывая дров под медный казан.
В нем что-то клокотало, и временами прорывался тонкий паровозный свист. Боголюб открыл крышку, и нас окутал горячий пар, так сильно пахнущий сливами, что мне на минуту показалось, будто я разом съела целый сливовый пирог.
В котле тихо кипело розовое варево. Пузатые сливы перекатывались и бултыхались в кипятке.
Боголюб удовлетворенно закрыл крышку и пошёл в свой сарай, на черепичной крыше которого сидела «чуваркуча» — растение молодило, которое, как верят сербы, способно уберечь дом от попадания молнии. Оттуда он за ручки притащил большую тяжёлую пластиковую флягу, распугав любопытных овец, бродивших вокруг. Во фляге были забродившие сливы.
— Вот, смотри, сначала я сливы собираю, мою, складываю в бочку. Без сахара, без воды, безо всего, только сливы, и они так стоят примерно месяц, бродят и киснут. Как скоро созреют, зависит от температуры. Если на улице тепло, сусло будет готово быстрее.
— Потом я эту гущу выливаю в казан и пеку ракию. Вот тебе и вся технология.
— А ракия-то где? — любопытствую я.
— Так вот же!
Боголюб махнул натруженной рукой в сторону эмалированной кастрюли, притулившейся к казану. В неё капала прозрачная жидкость. От кастрюли шёл пьянящий дух.
— А чего она не жёлтая? — поразилась я.
Я никогда до этого не видела сливовую бесцветную ракию. Он-то нам всегда приносил золотистую.
— Потому что я её налью в дубовую бочку, и только там она пожелтеет.
Боголюб повёл меня в сарай, где стояла огромная чёрная от времени бочка. Ее при желании можно было использовать как японскую ванну «фуро».
— В ней ещё мой отец ракию держал, это антиквариат! — Боголюб важно поднял палец вверх и стал искать градусник для измерения крепости ракии, роясь в барахле. Я осторожно постучала по бочке и понюхала её. Пахло старинным деревом и вкусным алкоголем.
Градусник был странный, не похожий на медицинский. Он опустил его в кастрюлю с молодой ракией и потом смотрел на значения, которые лично мне не говорили ровным счётом ничего.
— Так, это первая ракия, в ней много сивухи, сивуха знаешь что такое? Метанол! Мы её сольем сейчас, но выкидывать не будем. Пригодится окна протирать. Пить её нельзя.
— Ну нельзя, так нельзя, — вздохнула я. — Подождём, накопим жажду.
Муж курил, с интересом разглядывая казан, а я ловила пугливых котят, которые лазили под трактором. Было скучно и хотелось выпить.
Через некоторое время Боголюб снова померил градусником капающую ракию и поменял кастрюли.
Овцы таращились на казан.
— А вот это уже можно пить!
Мы оживились.
Боголюб принёс рюмки, зачерпнул прямо из кастрюли ещё тёплую ракию, и разломил пальцами грецкие орехи.
— Ну, на здоровье! — он поднял рюмку и посмотрел сквозь ракию на солнце.
— Живели! — ответили мы, и все, по сербской традиции, чокаясь, посмотрели друг другу в глаза и бережно отпили по глотку ракии, знакомясь с её вкусом.
Ракию не пьют залпом, как водку, её пьют по глотку, деля рюмку на три раза. Ракию не так вкусно пить охлажденной. Поданная на стол комнатной температуры, она раскрывает весь свой аромат, словно цветок. Ракию пьют не спеша. Её надо подержать во рту, почувствовать флёр аромата на губах и вкус на языке, проглотить и вдохнуть фруктовый запах.
Мы выпили и помолчали.
Клянусь, никогда я не пила ничего вкуснее…
Молодая сливовица пахла зреющим летом. Она впитала в себя солнечные долгие жаркие дни, наливавшие огромные валевские сливы сладким мёдом, а после нежного освежающего глотка оставляла послевкусие надежды на тёплую и уютную осень.
— А сейчас я перелью её в бочку, и зимой мы будем пить сливовый коньяк, — сказал довольный Боголюб, закусив орехом и подмигнув нам.
И предстоящая осень и зима сразу перестали нам казаться унылыми.
Это ещё один волшебный эффект сербской ракии.
Катарина Лане,
фото Дмитрия Лане