Карантин (изоляция, самоизоляция – кому как больше нравится) – самое время для того, чтобы читать книги. Есть такое чудесное, немного (или не немного?) подзабытое занятие: страницы перелистывать, слова и предложения в себя впитывая.
Что читать на карантине? Я уже составлял несколько списков, но пришло время для, пожалуй, главного из них – книг сербских авторов. Тут требуется важное уточнение: Сербия для нас не просто дружественная, а во всех смыслах родная страна. Однако сербская литература переведена у нас довольно скудно, – и это, конечно, печалит, а посему должно быть исправлено.
А пока предлагаю вам четыре книги, которые вы с удовольствием и пользой прочтёте на карантине.
«Хазарский словарь» Милорада Павича
Милорад Павич, на мой скромный взгляд (да и не только на мой), — один из самых выдающихся писателей XX века. И вместе с тем он — явный предтеча века XXI, когда классические литературные формы стали, казалось бы, уже невозможны (это не так, на самом деле. Но подобное мнение существует).
Павич не просто экспериментировал, он создавал иную реальность и гиперреальность, перепрограммируя и ткань текста, и существующую матрицу. Он не читателя переносил в текст, а текст — непосредственно в читателя. Писатель мог создать две альтернативные концовки или заставить читать роман с конца. Он мог придумать что угодно, но это не был эксперимент ради эксперимента. Павич менял мышление того, кто соприкасался с его текстами, погружал его в особое, изменённое состояние.
Удивительно, но этот великий писатель не был удостоен Нобелевской премии по литературе.
Как, впрочем, и Джойс, как и Борхес.
Странное, очень странное решение.
У Павича можно смело брать и читать любую книгу. Многие его тексты переведены на русский язык. Но, пожалуй, начать можно с «Хазарского словаря». Почему с него? Это самый известный текст Павича. Чем не причина?
Итак, в «Словаре» три книги: красная (христианские источники о хазарском вопросе), зелёная (исламские) и жёлтая (еврейские).
Сам Павич говорит, что в данной работе можно наблюдать, как малые народы находятся под угрозой чуждых идеологий. Да, и это тоже. Но, кроме того, сам автор по сути рождает новую мифологию, используя сад расходящихся тропок в качестве аллюзии на Рай и Ад, которые в одной, единственно возможной точке соединяются.
Впрочем, подобные классификации, безусловно, — лишь упрощения. Как и ярлык «постмодернист», приклеенный к Павичу. Если уж говорить о терминах, то это, скорее, отрицание постмодернизма.
Главный же фокус в том, что Павич (возможно, первым?) убедительно продемонстрировал, что пространство текста абсолютно бесконечно. Более того, только оно и бесконечно. Вначале было Слово, но и в конце тоже было Оно. И в середине. И вообще, во всех точках то ли отрезка, то ли вектора Слово, точно уроборос, закольцовывает само себя, создавая, перерождая и возвращая в исходную точку, которая, в свою очередь, находится уже в будущем.
Данный текст не стоит воспринимать как сугубо литературное произведение.
Но и как только игру его тоже воспринимать нельзя.
Скорее, это путешествие, в которое отправляется читатель.
И из него уже не возвращается.
Во всяком случае, прежним.
«Мост на Дрине» Иво Андрича
А вот этому югославскому писателю Нобелевскую премию по литературе дали. Хотя данная премия, повторюсь, отнюдь не показатель. «Югославский» я написал неслучайно. Андрич был адептом единства южных славян. Родился хорватом, позднее считал себя сербом, симпатизировал боснийцам (события романа, к слову, происходят на территории современной Боснии и Герцеговины). Собственно, подобная попытка единения в наши дни смотрится особенно трогательно и благообразно. Но, к сожалению, при всех «за» вряд ли реализуема.
Сам же роман «Мост на Дрине» представляет собой фундаментальный труд, где одна эпоха сменяет другую, а новое поколение приходит вслед за старым. Читать подобное можно размеренно и не спеша, предварительно сделав солидные запасы продуктов, отключив телефон и полностью погрузившись в текст, который сегодня смотрится, на мой взгляд, несколько тяжеловесно. Но, так или иначе, если настроиться на нужный ритм, то обязательно пройдёшь по мосту, соединяющему очень разное наследие, разбросанное как в пространстве, так и в идейном поле.
При этом Андрич живописует обычное в необычном, местами до предела сгущая краски и обнажая абсурд жизни. Это такая затяжная борьба против вечного Зла посредством не менее вечного Добра. Борьба не ради победы, но ради того, что она в принципе обязана быть, потому что иначе нельзя.
И кроме того, современному читателю будет интересна не только особая атмосфера романа (густая, тягучая, обволакивающая), но и та причудливая смесь вер, верований, традиций, которые до сих пор сплетены на Балканах в тугой узел. Распутать его вряд ли удастся. Да и разрубить, как показывает жизнь, тоже невозможно. Но эпическая книга Андрича позволяет лучше понимать, что у подобного коктейля может быть мирное, созидающее начало.
И да, мост – это всегда символично. Не только в контексте борьбы и единства влюблённых, но и в контексте борьбы и единства цивилизаций.
«Дневник о Чарноевиче» Милоша Црнянского
Этого автора, боюсь, вы не читали. И, возможно, даже ничего о нём не слышали. Печально. Потому что Црнянский — несомненный классик сербской литературы. И читать его стоило бы. К счастью, теперь данный роман доступен в русском переводе. Раньше, в советское время, вы могли прочесть книгу Црнянского со словом «Лондон» в названии.
«Дневник о Чарноевиче» — любопытнейшая мозаика, которую мог бы написать Ремарк, если бы долгое время вдохновлялся Кафкой, а после решил бы передать эстафетную палочку Литтелу. Это тоже книга о войне.
Вообще впечатление такое, что сербы если о чём и пишут, то чаще всего о войне. И она выписана здесь детально, как и возвращение героя домой.
Однако важно то, что Црнянский в «Дневнике» показывает, что находится по ту сторону войны. Что продуцирует её в человеческих желаниях и амбициях. Или хуже: в человеческом подсознательном, когда агрессия так же естественна, как и смирение.
Достоевский (его автор, кстати, поминает в тексте, как и других классиков и неклассиков) говорил, что «человек есть существо ко всему привыкающее, — и это есть его лучшее определение». Црнянский показывает, что привыкание к боли и расшатанности даётся не просто с кровью, желчью и потом, а с вывихом всего естества. Иначе быть и не может. Иначе эта жизнь не работает.
Местами данный текст кажется излишне хаотичным, беспардонно неупорядоченным, но ключевое слово тут – «кажется». Потому что у «Дневника» тот же ритм, что и у самой войны, а у неё есть своё внутреннее ухо, которым она способна слышать чужую боль. И внутренне горло у войны тоже есть: им она способна издавать и крики отчаяния, и приказы. Вообще звуки, как и цвета, – это то, что прекрасно работает в книге Црнянского.
Детские рассказы Владимира Коларича
Владимир известен в Сербии как прозаик и публицист, критик и переводчик. Он переводит на сербский язык русских писателей, за что ему отдельное спасибо.
С Владимиром мы познакомились на литературном фестивале «Точка сборки», устроенном мною в Севастополе, и, собственно, спустя столько лет – четыре года – я до сих пор нахожусь под впечатлением от его поэзии. Он читал стихи на сербском, а на русский переводила Елена Буевич (к слову, делающая очень и очень много для связи сербской и русской культур). И это, на мой взгляд, были лучшие стихи того вечера, хотя там же выступали мастера, мэтры, да и просто очень и очень талантливые люди.
Поэзия Коларича – это нечто потустороннее, для привычного уха и разума первоначально непонятное, однако с каждой строчкой всё более согревающее и родное. Это притча, которая одновременно нежна и жестока. И то, что я люблю больше всего в литературе, там тоже есть: заботливая грусть, тебя трогающая и в итоге перерождающая.
Надеюсь, очень скоро на русском языке выйдут книги Владимира Коларича. Они того более чем достойны. Пока же вы можете прочитать некоторые его рассказы, переведённые всё той же Еленой Буевич, в сети. Условно их можно обозначить как рассказы, написанные для детей. Так что во время карантина самое время читать их своим отпрыскам.
Чем я, собственно, и занимался.
Однако уже на втором рассказе понял, что передо мною притчи.
Второй рассказ был про крота, и начинался он так:
«Крот выглядел совсем не так, как кроты, нарисованные в детских книжках».
Практически «Твин Пикс» с его совами, да. Вот и истории Коларича только замаскированы под детские рассказы. Фактически же они доносят нам одну простую истину: за фасадом есть нечто в тени света стоящее, и только оно реально. Только оно заставляет вращаться планету. Только оно позволяет нам оставаться людьми, а не картинками, нарисованными алчными имиджмейкерами.
«Дома я перелистывал детские книги. Ни одно из нарисованных животных не похоже на настоящего. Это потому что я взрослею, или просто так надо, чтобы не походило? Не знаю. Спрошу папу. А может, и не буду. Кое о чем могу подумать и сам».
Не знаю, кого в итоге спросим мы, взрослые. Но точно знаю, что мы — всё чаще эти самые нарисованные механические животные, которые совсем не похожи на настоящих. И с этим определённо необходимо что-то делать.
То, что я прочёл у Коларича, точной методологии не даёт. Но создаёт особое настроение.