Никита Бондарев: «Американцы не понимают, почему у русских мягкая сила на Балканах работает намного лучше»

Иной раз в области мягкой силы у нас что-то получается «случайно» (это хорошо видно на примере Балкан), и получается неплохо до такой степени, что мы заставляем сильно нервничать американцев. США заказывают исследования сербским неправительственным организациям, чтобы выяснить, на чем же основывается русская мягкая сила на Балканах, почему русские тратят какие-то копеечные суммы, и все выходит так успешно.Но, как правило, внятного ответа они не получают, считает эксперт проекта «Балканист», историк и писатель, доцент РГГУ Никита Бондарев.

Публикуем фрагмент интервью Никиты Бондарева проекту «Креативная дипломатия», где он рассказал, в чем состоит сила общей исторической памяти и как Россия использует ее на Балканах.

«КД»: В Брюсселе бытует мнение, что у России существует какая-то сверхсекретная и всеобъемлющая стратегия в отношении Балкан, а российские специалисты часто говорят, что на самом деле у России нет четко сформулированной балканской стратегии, и балканские страны чувствуют неосведомленность относительно российской позиции. Где же правда? 

Никита Бондарев: Конечно, Западу свойственно нас в некоторой степени демонизировать, и это нельзя сбрасывать со счетов. Сомнение «а не дурят ли нас эти русские?» всегда присутствует. Что ставит их в тупик? Мы используем один особый ресурс мягкой силы, который западные страны – в основном США и Великобритания – использовать не могут, потому что он им не очень понятен и доступен, а мы в своем «сомнамбулическом» состоянии используем именно его. Речь идет о «силе исторической памяти». 

Она приносит нам определенные политические дивиденды. В силу исторических особенностей развития в инструментарии США «сила исторической памяти» попросту отсутствует. США по европейским меркам – молодое государство, к тому же на протяжении значительной части своей истории США действовали в русле изоляционизма. Да, в связи с Первой мировой войной президент Вудро Вильсон старался вывести государство на мировую арену. Затем всплеск активности пришелся на период Второй мировой войны, после которой США уже непрерывно остаются участником международных отношений. Но в целом история связей США с тем же Балканским регионом очень короткая – по сути только послевоенная, и при этом противоречивая. 

Более ранние примеры продуктивных отношений США с западно-балканскими странами можно пересчитать по пальцам одной руки. Так, американский филантроп Эндрю Карнеги в Европе, пострадавшей после Первой мировой войны, строил библиотеки. Большая современная библиотека была, в том числе, и в Белграде построена, за что сербы были очень благодарны. А потом во время Второй мировой это здание разбомбили, и на его месте так ничего и не было построено: сейчас там просто пустырь. Этот пример можно было бы использовать как прецедент, говоря о политике силы исторической памяти. Было сделано что-то хорошее, но сейчас вспомнить нечего, поскольку библиотеки уже нет. Зато живут воспоминания о том, как когда-то Россия для Сербии, Болгарии или Греции сделала что-то хорошее в масштабном смысле. Люди это помнят, для них это важно, и это сильно влияет на их сегодняшнее отношение к России, к российской внешней политике, к Путину. 

Сербия в этом отношении – удачный пример. Для сербского национального самосознания история Первой мировой войны, когда личное вмешательство императора Николая II помогло предотвратить коллапс сербской государственности и спасти сербского короля, правительство и армию, чрезвычайно важна. Это на самом деле помнят до сих пор, не говоря о том, что в Первую мировую войну Россия втянулась именно из-за союзнических отношений с Сербией. Конечно, война была неизбежна, но она могла начаться месяцев на пять позже, что было бы принципиально для нас. Нельзя сказать, что у нас все хорошо знают и помнят эту историю, однако в Сербии это – такая же часть национального самосознания, как и битва на Косовом поле, например. 

В итоге нам удалось этот фрагмент исторической памяти хорошо закрепить, подчеркнуть и увязать с современностью, когда, например, в Белграде мы установили памятник Николаю II. 

В Белграде вообще не очень развита традиция ставить парадные памятники европейского стиля на постаменте. Памятник установлен на месте, где находилось посольство Российской империи, затем недолгое время – советское посольство, а потом это здание тоже разбомбили. На этом пустыре напротив президентского дворца и мэрии города поставлен памятник. Место в центре города, очень историческое, политое кровью русских солдат во время Второй мировой войны, совершенно неслучайное. Неслучайный памятник неслучайному человеку на неслучайном месте действительно работает на усиление исторической памяти, напоминает о традиционной российско-сербской дружбе. 

Сейчас это уже не просто памятник, а настоящая трибуна для политического высказывания и символ пророссийского вектора развития. Показателен эпизод с бывшим вице-президентом США Джо Байденом, который, увидев этот памятник у президентского дворца во время визита в Белград, стал возмущаться и говорить о том, что это противоречит стремлениям Сербии как страны с европейским вектором развития. И такой эффект выгоден для России. 

«КД»: Складывается впечатление, что Россия в гуманитарном плане в основном работает с традиционным партнером – Сербией, а остальные балканские страны отданы на откуп Европейскому союзу и США. Почему Россия обращает мало внимания в гуманитарном плане на другие балканские страны? 

Никита Бондарев: Я не сказал бы, что совсем отданы на откуп. С Болгарией, например, немножко сложнее. В Болгарии сила исторической памяти работает очень хорошо, но тоже используется в неосознанном режиме. Так, для Болгарии принципиально важна память об освобождении от османского ига 1877-1878 гг., память о многих десятках тысяч русских воинов и добровольцев, погибших за свободу Болгарии… Какой бы ни был политический режим в Болгарии у власти, все равно для простых людей это остается очень важным. Соответственно, как мы можем поддерживать эту память и увязывать ее с современным этапом развития российско-болгарских отношений? 

Есть болгарские неправительственные организации, такие как Движение болгарских русофилов во главе с Николаем Малиновым, которые регулярно обновляют и восстанавливают памятники, поддерживают памятники Второй мировой войны. История с Болгарией времен Второй мировой, конечно, не о дружбе, тем не менее, это тоже элемент исторической памяти и российско-болгарской дружбы. Есть и знаменитый памятник Алеше в Пловдиве, песню про которого поют до сих пор. Это ведь не просто памятник, это моментально узнаваемый символ Пловдива. Его тоже нужно поддерживать в хорошем состоянии, стараться сделать так, чтобы и болгары не забывали, и чтобы мы сами помнили. 

В случае с Болгарией лучше работает сила исторической памяти времен СССР (тогда как с Югославией это был сложный период). Отношения с Болгарией были очень плотные: например, многие болгары получали образование в Советском Союзе. У Болгарии в этом отношении особенно тесные связи с Республикой Коми, куда болгары ездили на заработки валить лес, зарабатывая за год-два большие деньги на машину, квартиру и возвращались из Коми очень довольными. Существует даже общество дружбы Болгарии с Республикой Коми; на различных съездах болгарских русофилов, которые проходят каждый год, собирается около 20 тысяч человек, из которых примерно половина – это болгары, в свое время работавшие в Коми. Даже носят футболки с эмблемой Коми, и т.д. Много ли у нас людей, которые занимаются российской публичной дипломатией на Балканах и знают об этой истории особых отношений Болгарии с Республикой Коми? Да никто не знает. В Сыктывкаре есть, к примеру, улицы, названные в честь болгарских героев освободительного движения. Они это все помнят и рады видеть у себя делегации из Болгарии. Такие нюансы надо просто знать, их можно грамотно использовать. 

Однако есть и негативный аспект: с нашей стороны в советский период всегда присутствовал некий патерналистский элемент в отношениях с Болгарией как с очередной республикой Союза, которая формально таковой не является, но считается советской. Говорили же: «Курица – не птица, Болгария – не заграница», хотя изначально до Первой мировой так говорили про Польшу. «Болгарский слон – лучший друг русского слона», «братушки» и другие немного издевательские присказки болгары ужасно не любят. Конечно, они разбираются, когда человек говорит это совершенно искренне и не вкладывает негатива, но в целом им очень не нравится обращение «братушки». 

Опять же в Болгарии есть большое количество людей, которые хорошо знают русский, учились у нас, прекрасно понимают русскую ментальность, и при этом они не любят Россию и русских именно за это покровительственное отношение, за то, что мы смотрим на них свысока. Теперь они стремятся найти свое место в дружной семье европейских народов, надеясь на равное отношение. Тем не менее, такой феномен в Болгарии есть – феномен людей, хорошо знающих Россию и при этом настроенных русофобски. 

В Сербии такого нет, поскольку те сербы, которые не хотели ехать в Россию, свободно выезжали для обучения на Запад. В отношении Сербии у России такого патернализма не было, поскольку отношения с бывшей Югославией не были такими близкими, как с социалистической Болгарией. В случае с болгарами сначала приходится преодолевать их настороженность: не будет ли этот человек из Москвы нам рассказывать, что мы «братушки», младшие братья? Болгары любят, когда вспоминают, что после Крещения образование и просвещение в Россию шли в значительной степени из Болгарии, болгарские священники приезжали на Русь и учили нас, когда вспоминают имена Григория Цамблака, Пахомия Логофета, митрополита Киприана и других. Опять же – это надо знать! В этом случае предубеждение сразу снимается. Это тоже вариант использования силы исторической памяти. 

Теперь о Греции. Там не присутствует негативный патерналистский фактор времен СССР, поскольку на Грецию мы смотрели как на полноценную часть западного капиталистического мира. С позиции исторической памяти есть много общего: можем вспомнить и греческую королеву Ольгу Константиновну Романову, сделавшую многое для Греции, и первого правителя независимой Греции, бывшего министра иностранных дел Российского империи Иоанна Каподистрию. Первая попытка создания в Греции современного демократического государства еще в 19 веке напрямую связана с именами российских политических деятелей, о чем тоже не стоит забывать. Общие религиозные традиции работают не так точно, многое зависит от конкретного человека, с которым пытаешься установить контакт. 

Как правило, греческие традиционалисты не очень хорошо относятся к России, хотя исключения, конечно, есть. В России в первую очередь видят продолжательницу СССР, к которому относятся откровенно плохо. Была негативная страница общей истории, когда в Греции продолжалась партизанская война, в которой активно участвовал СССР, поддерживая местных коммунистических партизан, в итоге проигравших. Таким образом, на Россию смотрят через призму СССР, что в данном случае нам невыгодно. В Греции Россию любят политические левые, но с ними бесполезно говорить о православии, о традициях и о чем-либо старше 1917 года и товарища Ленина. Тем не менее, говорить о хороших отношениях СССР и Греции вполне можно: Греция, например, активно торговала с СССР. В общем, в Греции надо понимать, с кем конкретно имеешь дело. Если в Греции искать русофила, то, скорее всего, попадешь на левого русофила. Конечно, особенно существенного влияния на общественное мнение и политические процессы, как в Сербии или Болгарии, используя ресурс исторической памяти, в Греции мы получить не можем. 

Если говорить о неправославных балканских странах, например, Хорватии, Боснии, то Россия пыталась выходить на контакт с боснийскими мусульманами, но это не очень получилось. С Хорватией есть хороший задел для отношений, в стране есть русофилы, но тоже в основном левые. С ними можно иметь дело, но такой силы исторической памяти здесь, безусловно, не наблюдается. Однако можно вспомнить, что одним из первых русских историков-идеологов мягкой силы был ученый хорватского происхождения Юрий Крижанич (хорв. Juraj Krizanic). Это очень любопытная история: Крижанич приехал в годы правления Алексея Михайловича в Москву, будучи католическим миссионером, собирался втянуть Россию в Унию с Ватиканом. Его отправили в Сибирь, где он радикально изменил свои взгляды, начал писать сочинения о том, что Русь должна вокруг себя объединить славянские народы, что нужно создать единый славянский язык на основе русского и т.д. То есть реальная идеология российской мягкой силы была сформирована хорватом Крижаничем. 

Венгрию я тоже воспринимаю как страну балканскую. В Венгрии сильна память о подавлении восстания в 1956 г., и история серьезного сопротивления венгров советской армии в годы Второй мировой: за Будапешт советская армия вела бои более кровавые, чем за Вену. Сила исторической памяти с Венгрией может нам сослужить плохую службу. 

Подход в данном случае нужен очень избирательный: на Балканах сила исторической памяти работает очень хорошо, на постсоветском пространстве это тоже работает хорошо, а в таких странах, как Польша, не нужно даже и пытаться использовать ресурс силы исторической памяти по объективным причинам. 

К сожалению, в России постоянно происходит выяснение отношений между структурами гуманитарной сферы и мелочная борьба за идеи, экспертов.

«КД»: Какова стратегия мягкой силы ЕС по отношению к Сербии? Изменилась ли она на фоне ухудшения отношений ЕС с Россией за последние 5 лет? Есть ощущение, что политика Брюсселя заключается в основном в создании антироссийских настроений. 

Никита Бондарев: У ЕС некая единая стратегия изначально была, но была довольно грубой и топорной, условно «вступайте в ЕС, и все будет хорошо». А сейчас даже и такая стратегия трещит по швам на фоне все больших противоречий между Германией и Францией с одной стороны, и между Европой и США с другой стороны. На Балканах это особенно четко проявляется, потому что, например, по вопросу Косово у Франции и Германии позиции абсолютно разные. Французы считают, что проблему нужно решать, и если она будет решена путем обмена территорий между сербами и албанцами, то почему бы и нет, лишь бы снять политическое напряжение. Немецкий МИД и политический класс в целом категорически против размена территорий и говорят о признании территорий в существующих границах, опасаясь возникновения прецедента и обострения вопросов по Боснии, между сербами и хорватами, хорватами и словенцами и т.д. Хорватия – любимое детище Германии на Балканах, главный партнер и проводник интересов, в обиду Хорватию не дадут. Соответственно, для Германии такой вариант по Косово не приемлем. 

Таким образом, все больше и больше внутренних противоречий между руководствами разных европейских государств в связи с Балканами проявляется, не говоря уже об Испании, Греции, Румынии, которые по внутренним причинам не признают независимость Косова. 

Если кратко, то на сегодняшний день единой общеевропейской стратегии относительно Сербии нет.

Вспомним недавний визит президента Франции Эммануэля Макрона в Белград (завершился 16 июля 2019 года). Предыстория очень интересная.

Когда отмечалась годовщина окончания Первой мировой войны в Париже в прошлом году, был скандал касательно встречи президента Путина с президентом Косово Хашимом Тачи. Это была первая встреча российского президента с представителем косовско-албанских лидеров, приветствие и обмен дежурными фразами. Но для того, чтобы это произошло, Тачи, лидера непризнанного многими государствами мира государственного образования, поставили на одну трибуну с руководителями стран, одержавших победу в Первой мировой войне, с Россией, Англией и другими. При этом сербского президента Вучича задвинули на трибуну вместе с представителями стран, не участвовавших в войне. И это при том, что ни одна европейская страна не понесла такого ущерба в ходе войны, как это случилось с Сербией: три четверти мужского населения Сербии тогда погибли. Конечно, Вучич оказался очень недоволен. 

Французская пресса на следующий день вышла с очень критическими статьями в адрес Макрона, поскольку Сербия всегда была последовательной союзницей Франции. Возвращаясь к теме памятников, в Белграде стоит памятник сербско-французской дружбе с надписью «Франции, которую мы любим так же, как она нас любила». Ни в какой другой столице такого памятника и изъявления дружбы не найти, а с Вучичем поступили очень некрасиво. Дошло до того, что посол Франции в Сербии принес официальные извинения сербскому руководству, президент Макрон тоже извинился в личном разговоре с Вучичем. И вот сейчас французский президент прибыл в Белград, и, видимо с целью компенсации прошлогодней скандальной истории, в парке Калемегдан у памятника сербско-французской дружбы президент Макрон выступил с трибуны на сербском языке, «зачитав» с памятника надпись «Франции, которую мы любим…». Когда лидер крупнейшего европейского государства выступает на языке маленького европейского народа, это более чем примечательно. Тем самым можно сказать, что предыдущую неудачу он исправил. Как здесь было не преисполниться дружественным отношением к Франции. 

Французы не используют силу исторической памяти так же, как и мы. Им есть, что вспомнить в плане совместного прошлого с Сербией. В 1920-1930 гг. у Югославии ни с кем не было столь плотных и тесных отношений, как с Францией, много действительно хорошего французы для Сербии в этот исторический период сделали. Как ни странно, даже наполеоновские походы на Балканах скорее расцениваются как нечто хорошее. История взаимоотношений Сербии и Франции очень благоприятная. 

Немцы не столь успешны, как президент Макрон сейчас, но надо сказать, что ресурс исторической памяти у них поменьше, чем у Франции. Собственно, и в Первую, и во Вторую мировую войну Сербия и Германия воевали против друг друга, и исторически Германия больше поддерживала болгар, чем сербов. 

Если кратко, то на сегодняшний день единой общеевропейской стратегии относительно Сербии нет. 

Полный текст интервью — на сайте проекта «Креативная дипломатия»