10 июля 1807 года восставшие против Османской империи сербы направили в Петербург конвенцию о переходе страны под покровительство России. В одном из пунктов была просьба отправить в Белград российского представителя, которому предстояло выступить в роли наместника императора. Ответственное назначение досталось действительному статскому советнику Константину Константиновичу Родофиникину (1760-1838). Следующие два года он находился в эпицентре сложнейших интриг, пытаясь противостоять туркам, австрийцам, французам и одновременно помогал строить сербскую государственность.
Дед Родофиникина переселился в Россию из Греции и был приписан к казакам, получив земельный надел на юге современной Украины. В 1770-х годах многие такие переселенцы смогли выхлопотать себе дворянское звание, что не сделало их богаче, зато открыло более широкие карьерные перспективы.
Сначала Константина Константиновича записали в Переяславльский казачий полк, но военная служба его, видимо, не прельстила, и он перевелся в Коммерц-коллегию.
В 1788 году, когда главные силы были заняты против турок, войну России объявила Швеция. Для защиты Петербурга пришлось мобилизовать всех, кто был под рукой. Например, из столичных ямщиков формировали казачьи части. А вот чиновник Коммерц-коллегии получил назначение на линейный корабль «Изяслав» и в удачной для русских битве при Гогланде командовал несколькими орудиями.
Летом следующего года Родофиникин вышел в отставку по здоровью и только в 1792 году снова вернулся на штатскую службу. К 1800 году выслужился в статские советники и получил 2 тысячи десятин в Саратовской губернии. Через два года Константин Константинович перешел в Коллегию иностранных дел.
И жизнь его понеслась галопом.
Ввиду греческого происхождения Родифиникина направили на Балканы, к командующему Дунайской армией Ивану Михельсону, которому предстояло вести борьбу против турок. Когда в конце 1806 года империи начали боевые действия, в Сербии уже полыхало антитурецкое восстание, которым грех было не воспользоваться. В помощь сербам русские направили тысячный отряд под командованием казачьего генерал-майора Ивана Исаева, подкидывали также деньги, оружие. Впрочем, сербы рассчитывали на большее — и приняли декларацию о переходе под протекторат России.
Царское правительство вело войну с целью установить контроль над Дунайскими княжествами (Молдавией и Валахией). Принимать протекторат еще и над Сербией, общая граница с которой отсутствовала, не планировалось, однако и отталкивать братьев-славян не хотелось — по соображениям как морального, так и геополитического характера.
В общем, сербскую декларацию приняли к сведению, хотя официально и не ратифицировали. Высказанные пожелания постарались удовлетворить, а в качестве царского уполномоченного в Белград отправили именно Родофиникина. Чин у него был довольно высокий, но все же не настолько, чтобы его действия нельзя было дезавуировать. Кроме того, в Петербурге надеялись, что представители двух балканских православных народов — сербы и грек — как-нибудь договорятся. Правда, когда Родофиникин уже отбыл в Белград, выяснилось, что сербы соглашались принять любого российского представителя, но все же желательно «не из греков»: оборотистые греческие купцы, чиновники, священнослужители часто воспринимались на Балканах как «прислужники Турции». Впрочем, назначение отменять не стали, поскольку Родофиникин был российским подданным уже в третьем поколении. Но, очевидно то, что национальность в данном случае работу ему не упростила.
В первом рапорте главе министерства иностранных дел Андрею Будбергу (от 24 августа 1807 года) Константин Константинович характеризовал положение в стране как «хаотическое»:
«Коменданты крепостей имеют в своих руках всю торговлю и все доходы городские, как равно суд, и расправу, и право наказывать смертию всех непокорных их власти. Формально управляющий страной Народный совет состоит из четырех неграмотных купцов, которыми помыкают полевые командиры. Впрочем, в качестве верховного предводителя все признают Карагеоргия. Свирепость сего человека делает его страшным. Везде, где он узнает, что предстоит крайняя опасность, летит быстро со своим корпусом на помощь, и счастие повсюду прибытие его венчало успехом. Я не думаю, чтобы жизнь его продлилась, ибо всякий день, кроме вина, выпивает до двух бутылок водки».
В последующих донесениях Родофиникин постоянно возвращался к теме пьянства Карагеоргия, игнорируя нюансы культуры потребления спиртного среди сербов. Правда, здесь присутствовал и определенный расчет: отношения русского посланца и сербского вождя напоминали «американские горки» — с резкими переходами от дружбы к враждебности. Собственно, отсылки к ракии эти перепады и объясняли.
Для продвижения своей линии Родофиникин пытался опираться на сербского патриарха, а еще на секретаря Карагеоргия и воевод Миленко Стойковича и Петара Добрняца. Главным же своим противником он видел Младена Миловановича, ориентировавшегося на сближение с Австрией и пользовавшегося финансовой поддержкой купцов из находившегося на австрийском берегу Савы города Земуна.
Достижением Родофиникина можно считать создание прообраза первой сербской конституции, хоть как-то разграничивавшей полномочия между сложившимися ветвями власти.
Управление государством должно было осуществляться Карагеоргием и Сенатом, члены которого частично выбирались населением, а частично назначались князем. Как и в России, Сенат провозглашался высшей законодательной и судебной инстанцией, князю же «предоставлялась полная власть всех милостей».
Родофиникину удалось расстроить переговоры между Карагеоргием и австрийскими представителями: те добивались, чтобы сербы перешли под протекторат Габсбургов. Сорвав личную встречу сербского вождя с австрийским фельдмаршал-лейтенантом Симбшеном, Родофиникин сам инкогнито отправился на нее под видом секретаря сената. Узнав много нового, он в дальнейшем успешно нейтрализовал проавстрийские интриги Миловановича.
Для восставших крайне остро стоял вопрос с оружием, и земунские купцы попытались продать им крупную партию списанных ружей. Родофиникин сделку сорвал и добился, чтобы русское командование через своих агентов само закупило для сербов нормальные ружья — как будто бы для нужд собственной армии.
Источником напряжения было то, что осенью 1807 года Россия и Турция заключили перемирие, которое не распространялось на сербов. Правда, Александр I перемирие не ратифицировал, но стороны его соблюдали и даже на сербов турки не нападали.
А Карагеоргий все время боялся, что Россия использует Сербию как разменную монету в торге не только с Турцией, но и Австрией или продвигавшейся из Далмации наполеоновской Францией.
В очередном донесении Родофиникин расписывал, как пытался развеять сомнения Карагеоргия после совместного распития ракии:
«Неужели Вы поныне не узнали бескорыстия России, и что единственно Вашего благосостояния она желает? По требованию ли России вы восстали против турок? Нет. Оказали ли вы какие услуги России? Никаких…Что де касается до продажи Сербии, то уверяю вас, что никто за вас ни даст ни одной пари, ибо без воли первых в Европе держав никто вас не купит, а когда сии захотят отдать вас тому или другому, не спросят ни совета вашего, ни согласия, зная, что вы ни малейшую в том препону поставить не можете, ибо Сербия перед великими державами то же значит, что капля вод перед морем».
Мораль таких речей была недвусмысленной: держитесь России и не пожалеете. Карагеоргий соглашался, но потом снова начинались сомнения…
Сомнения терзали и нового командующего Дунайской армией фельдмаршала Александра Прозоровского, сменившего в феврале 1808 года почившего Михельсона. Сражавшемуся вместе с сербами генералу Исаеву он конфиденциально поручил узнать, правда ли, что из-за промахов Родофининкина влияние России в Белграде ослабело и «не подал ли сам Родофиникин к тому повода». По ходу дела фельдмаршал вспомнил просьбы прислать «не грека» и сделал следующее предположение: «Вот, может быть, и причина всех настоящих раздоров в Белграде, и недоверчивости к г. Родофиникину!».
Но ситуация резко изменилась.
7 мая, воспользовавшись отсутствием Карагеоргия в Белграде, делегация, возглавляемая Миловановичем, пришла к Родофиникину с предложением отстранить князя от власти. Константин Константинович резко возражал, сорвав намечавшийся переворот, а потом постарался, чтобы информация о произошедшем дошла до Карагеоргия.
В результате между ними началось нечто вроде «медового месяца». Оценив ситуацию, Прозоровский попросил Родофиникина набросать меморандум о том, как выстраивать отношения с Сербией в стратегическом плане.
В представленном документе Константин Константинович настаивал, что при заключении мира с Турцией России следует максимально учесть пожелания сербов в плане территории и выхлопотать для них автономию на условиях выплаты Порте ста тысяч пиастров. Ему такая сумма казалась необременительной, но, чтобы не задевать гордость сербов, деньги эти должны были считаться не «данью», а компенсацией за соотечественников, переселившихся из Македонии и Боснии.
По его мнению, формально зависимая от султана и контролируемая Россией балканская страна стала бы хорошим инструментом давления не только на Турцию, но и на Австрию с Францией.
В заключении не совсем скромно Родофиникин писал:
«Я могу смело сказать, что единое присутствие российского чиновника спасло от гибели Сербию, без чего здесь была бы давно уже междоусобная война. К тому же, Австрия не щадит усилий, чтобы интригами и поисками препятствовать утверждению в Сербии всякого порядка».
Неоднозначная, но результативная деятельность Родофиникина в Белграде завершилась при самых драматических обстоятельствах.
Весной 1809 года военные действия возобновились. Прозоровский потерпел жестокое поражение при попытке взять крепость Браилов, что скомкало весь план русского наступления. И тогда турки обрушились на сербов. Им удалось захватить большую часть страны. Над Белградом нависла угроза.
Взбешенный неудачами Карагеоргий винил во всех бедах русских вообще и Родофиникина в частности. Появившись 28 августа после очередного поражения в Белграде, он ринулся в дом русского посланника в состоянии, которое не сулило ничего хорошего.
К счастью, Петар Добрняц предупредил Родофиникина об опасности и организовал его переправу через Дунай в Панчево. Возвращаться обратно Константин Константинович не стал, тем паче к тому имелся серьезный повод: вместо скончавшегося Прозоровского ему следовало представиться новому командующему Петру Багратиону.
У турок снова началась полоса поражений, натиск на Сербию ослаб, и Карагеоргий перешел в контрнаступление. Но Родофиникин в Белград уже не возвращался, до конца войны он оставался при штабе Дунайской армии.
Позже, уже при Николае I, Константин Константинович возглавлял Азиатский департамент Министерства иностранных дел. Сегодня его помнят как адресата Грибоедова, которому автор «Горя от ума» писал чаще, чем еще кому-либо из начальства.
И мало кто помнит, что Родофиникин почти два года руководил российской миссией в Сербии. Не блестяще, но и не бесплодно.