Те, кто следил за боснийской драмой со стороны, и те, кто в ней непосредственно участвовал, потрясены и бессильны перед страданиями Сараево и геноцидом против народа, единственная ошибка которого состояла в попытке защитить демократические идеалы, уважение и терпимость, фундаментальные ценности наших обществ. В короткой, но убедительной книге Джевада Карахасана содержится ключ к тщетно разгадываемой загадке: откуда столько дикого упорства в разрушении одного города и цивилизационной модели, которую этой город представляет.
Этими словами испанского писателя Хуана Гойтисоло можно было бы и ограничиться при представлении книги-эссе боснийского автора Джевада Карахасана. Но мы не станем.
«Дневник переселения» (или «Дневник эмиграции»), изданный в 1993 г., во-первых, стал самым переводимым произведением писателя. Интересно, что при переводе многие издательства решались на изменение названия. Англ.: Sarajevo, Exodus of a City (букв. «Сараево, исход города»), нем.: Tagebuch der Aussiedlung (букв. «Дневник выселения»), исп.: Sarajevo: diario de un éxodo (букв. «Сараево: дневник исхода»), польск.: Sarajewska sevdalinka (букв. «Сараевская севдалинка»), алб.: Shpërngulja (букв. «Переселение») и др.
Во-вторых, это единственный текст Карахасана, в котором он отказывается от отстраненной и дистанцированной позиции рассказчика. Именно это делает текст живым, осязаемым, тяжелым и причиняющим боль. Именно поэтому про него говорят: «каждый современник должен это прочитать», «читать равнодушно невозможно».
Кто-то бежит от города, спасая себя и свои семьи. Кто-то надеется, что осталось недолго, и вот-вот все наладится. С определенного момента люди просто выживают, утратив способность думать. Они — человеческие оболочки, совершающие необходимые действия. Один сарайлия [житель Сараево] умирает в очереди за водой, и это больше не пугает. Напротив, люди завидуют счастливчику, нашедшему способ вырваться из ада.
«Дневник переселения» не стремится шокировать или впечатлить читателя. Чаще всего он подлавливает его на каком-то простом чувстве и начинает затягивать в страшную реальность осажденного города:
Тогда я об этом не думал — да и не мог об этом думать, и времени на такую роскошь не было, потому что нужно было убирать битое стекло из оконных рам. Но теперь, когда я записываю некоторые образы, отягощающие мою память, я готов поклясться, что именно тогда, когда я впервые осознал, как красиво мое здание в Мариндворе [район в Сараево], осознание того, что я прощаюсь со своим домом, проникло в меня и буквально причинило мне боль. Раньше я его узнавал, теперь вижу; раньше я жил в нем, и теперь я его чувствую и люблю. Это значит, что я с ним прощаюсь. Это значит, что он становится памятью. Потому что мы обретаем полную ценность всего, с чем сталкиваемся, только когда то, с чем мы столкнулись, переходит из этого мира в память. Почему, Боже мой, мы видим в памяти гораздо лучше, чем в действительности? Почему мы чувствуем яснее памятью, чем чувствами? Почему я увидел и полюбил свой дом, только когда он начал разваливаться? Только когда я почувствовал, что начинаю его терять.
Разрушаются не только дома, населенные семейными историями и воспоминаниями, но и город. Такой неповторимый, одновременно открытый и закрытый, соединяющий в себе множество культур, языков, вероисповеданий (ислам, православие, католицизм, иудаизм) в таком малом пространстве.
Все, что в мире возможно, есть в Сараево, уменьшенное, сведенное до своей голой сути, но есть. Потому что Сараево – центр мира (внешнее всегда содержится во внутреннем).
Такому городу посвящена первая часть «Дневника». Это ода, признание в вечной любви, признательность и восхищение… Это не столько картина военного Сараево, сколько волшебно рассказанная история города. Карахасан сравнивает своей город с Иерусалимом, где мультикультурализм и смешение религий сосуществуют бок о бок во взаимной терпимости. Но война ломает и крушит идеалы.
Я бы вынес, что нет воды и электричества, что нечего есть и что холодно. Но как вынести, что я остаюсь в своем городе один?! Как будто я верю в единство всего мира, тогда как оно подтверждается только в Иерусалиме? Как мне жить, если мы с Иерусалимом одни, одни, запертые в своих монологах?
Волнуют Карахасана не только проблемы, связанные с утратой дома, мира, города, культуры, но и вопрос, кто, как и сможет ли восстановить человеческое, гуманистическое, животворящее. Одним из возможных спасителей он видит литературу.
В мире без единства; в мире, где можно создать атомную бомбу, а затем снять с себя всю ответственность, апеллируя к этической нейтральности так называемых точных наук, как это сделали Эйнштейн и его сотрудники в знаменитом проекте; литература остается единственным (вместе с религией, которая делает это иначе), что защищает и доказывает единство мира и единство человеческих действий, показывая, что этически нейтральных действий не бывает, потому что они просто невозможны.
Однако он призывает разграничивать истинное творчество — божественное в своей основе — и ремесло, которое так часто стоит на службе у продажной политики, взывающей к низшим проявлениям человеческом природы.
«Дневник переселения» − песнь об утраченном городе. О городе, который должен был стать идеальным примером терпимости и взаимопроникновения культур. К счастью, спустя 30 лет он все больше становится похож на феникса, чем на символ человеческих страданий.