— Сегодня родительский день. Поехали в церковь, помянем наших. В Mиличиницу отправимся, — говорю я, выбрав в этот день для молитвы особенную церковь.
Разбитая деревенская дорога крутится под колёсами юлой. За поворотом солнечный клен сыпет желтые листья в увешанные чёрными гроздьями ряды виноградников. Суетятся трактора, отдуваясь сизым дымом, а над этим осенним великолепием высится величественный Mедведник — горный хребет каменного зверя.
Дорога выводит нас на широкую деревенскую площадь, обрамленную стройными липами. Мы в Mиличинице.
В центре села стоит школа в старинном стиле, рядом каменная церковь Святого Георгия, а за ней ещё одна — деревянная. Таких я в Сербии раньше никогда не видела.
Она больше похожа на Hоев ковчег, чем на храм. Впрочем, за его стенами верующие действительно искали спасения — как души, так и жизни, обороняясь от турок из крохотных окошек-бойниц. Тёмные овальные стены собраны из огромных гнутых дубовых балок. Прикасаюсь к ним ладонью. Как же было возможно построить такое в XVIII веке?
— Помаже Бог! — на крыльцо соседнего дома выходит молодой священник отец Милан. У него гостит сосед, профессор истории Велибор Видич. На столе маленькие, как наперстки, рюмочки с осенней ракией.
— Hемецкие учёные сделали открытие. Оказывается, аспирин помогает при коронавирусе, потому что разжижает кровь. Но ведь ракия делает то же самое! — говорит профессор, а батюшка подхватывает, наливая нам добродошлицу, или приветственную рюмку.
— Ракия ещё и дарит улыбку, а аспирин нет.
— Выпьем ради дезинфекции, — шутим мы и долго молча смотрим в окно на древнюю церковь, покрытую деревянной щепой, как черепицей.
— На её месте когда-то была церковь святых Петра и Павла, тоже деревянная. Её сожгли турки. Но народ по копеечке, отказывая себе во всем, собрал деньги на новую. Она была построена из последних сил, в трудные, страшные времена. Eе воздвигали, чтобы укрепить дух, чтобы выжить. Церкви-избы появились в Сербии в XVIII веке потому, что турки запретили строить храмы из камня: деревянные им было легче сжигать. В соседней Бранковине, на родине сербских князей, поднявших народ на восстание против турецкого владычества, подобную церковь восстанавливали семь раз. Поэтому их строили в густых лесах, вдали от дорог, чтобы османы не могли добраться. Позже, когда Сербия сбросила иго Османской империи, рядом стали возводить новые, каменные храмы, — объясняет историк, который когда-то венчался в этой деревянной церкви.
На южных вратах вырезано имя зодчего: «B 1791 году, 23 августа, архитектор Игнатий Петрович заложил камень фундамента».
Внутри церкви на балках сохранились надписи о других строителях церкви и о священниках.
Толкаем тяжёлую резную дверь. Солнечный луч прорезает густой холодный мрак, царящий внутри. Электропроводка тут старая, и свет не включают, опасаясь пожара.
Отец Милан рассказывает, что в деревянной церкви службы проводят только летом, когда светло. Самая главная — в Петровский пост, в честь Петра и Павла, святых покровителей самой первой церкви. Но двери открывают и на то время, пока в каменной идут литургии.
— Моя мечта сделать тут резной иконостас и разместить деревянные, резные иконы. Или вот такие, написанные на традиционной сербской черепице с круглым краем, — говорит священник.
Икон в церкви много, но, подойдя ближе, я понимаю, что это печатные репродукции, которые местные жители принесли в храм из дома.
Над алтарем ряд икон, сохранившихся с XVIII века. Очертания ликов святых на некоторых разглядеть можно с трудом.
Две центральные большие иконы — Богородицы и Спасителя, стоят здесь со времен постройки храма.
Старое золото тускло блестит в солнечном свете, и я думаю, как же, наверное, тоскливо святым заступникам здесь, в темноте, ждать верующих и дожидаться весёлой суматохи православных праздников…
— Когда я сюда вхожу, у меня перед глазами будто проносится исторический фильм. Кажется, будто я вспоминаю те события, хотя в них и не участвовал. Время словно останавливается. Наша церковь — жемчужина этих мест и самая большая в Сербии среди всех подобных, — говорит иерей Милан Станкович.
— A я мечтаю услышать когда-нибудь здесь женский хор, — вздыхает профессор, показывая рукой на хоры, которые расположены над церковным помещением. Это балкон для певчих, но доски прогнили, и стоять там небезопасно.
— A вы знаете, что когда-то здесь служил русский священник? В 20-е годы он с женой, сыном и дочерью бежал в Сербию вместе с остальными белыми эмигрантами. Сначала отец Данило Hовосельцев служил в монастыре Любостиня возле города Крушевац, а затем они приехали сюда, в наш Миличанский приход. С ними был друг, белогвардеец Николай Cевостьянов. В этой деревянной церкви русский батюшка проводил службы… И вот 13 апреля 1943 года их всех жестоко убили, замучив на глазах у детей. В деревне все всё знают, ничего ни от кого не скроешь, но это убийство до сих пор осталось нераскрытым. Кто, почему — неизвестно. Местные жители их приняли как родных. Сами знаете, как мы русских любим. Это, возможно, были коммунисты или какие-то залетные грабители в поисках церковного добра. А какие тут богатства? Сами видите, ничего ценного нет, — говорит профессор Bидич.
О том, как бедно живёт местный приход, говорит и отец Милан. Он родился в Ясеновце — хорватском селе, где во время Второй мировой войны был концлагерь. После гражданской войны 90-х, когда Югославию буквально раздирали на части, их семья переехала в эти края, на родину матери. В церковь Святого Георгия священник прибыл 6 марта и застал здесь непростые «коронавирусные» времена.
Он рассказывает, что Mиличиница, наверное, территориально самое большое село в Сербии, но молодёжь отсюда уезжает, а старикам издалека трудно добираться в церковь. Приезжают, в основном, на большие праздники.
— Проблема эта распространённая… У нас всего одно крещение было за то время, пока я служу, а хотелось бы побольше, — говорит батюшка.
В деревянной церкви колокола нет, а в каменной он настолько старый, что начал трескаться.
— Колокол был отлит в 1924 году. Мы звоним в него только в тёплое время года: в мороз он может окончательно треснуть. И Рождество у нас, увы, проходит без колокольного звона. Сейчас с местными жителями собираем деньги на новый. Правда, не знаю, когда сможем собрать, — говорит настоятель.
Мы стоим на церковном дворе у могилы русского священника и его семьи. Солнце медленно прячется за горы. Становится ощутимо холоднее.
— Приезжайте к нам весной, мы будем памятник ремонтировать. Напишете о том, как преобразится могила ваших соотечественников, — говорит отец Милан на прощание.
— A давайте тут рябинушку посадим? Русское дерево все-таки, им приятно будет, — говорю я.
— Давайте, — соглашается настоятель и благословляет нас в путь.
Домой мы ехали молча, осмысливая истории, которые открываются за резной дверью древней деревянной церкви.
Фото Дмитрия Лане