— Ну ты-то куда, где рэп, и где ты, — лениво увещевала я своего друга, известного адвоката, в его московском офисе.
— Нет, ты послушай. Язык ты не знаешь, но всё поймёшь, — неумолимый друг включает мне плейлист.
Следующие пару часов мы слушаем сербскую группу «Белградский синдикат», сперва он пытается делать параллельный перевод, к третьему треку он мне не нужен.
Через несколько дней мы едем с друзьями на дачу, у нас в машине руководящий работник сферы образования, топ-менеджер одной корпорации, советник нескольких губернаторов и один бестолковый журналист. Конечно же, мы мчим под рэп-рок группу «Заточка», подпевая трекам про жизнь рабочих кварталов.
Сорокалетние россияне до сих пор помнят пароль «Ты за рэперов или за металлистов?» (большинство нынешних взрослых приличных людей тогда гоняли за металлистов). Тогдашние уличные подростки слушали западные треки, не особо вслушиваясь в слова, на уровне кому какой ритм и какая субкультура нравится, выбирая, естественно, не смыслы, а между косухой и «трубами».
Спустя десять лет в России и косухи, и «трубы» остались в родительских квартирах на дне неразобранных коробок, а «рэперы» и «металлисты» переселились в офисы, зарабатывая первые деньги. Это было время уже совершенно других треков — на общем фоне любовь тогдашнего куратора внутрироссийской кремлёвской политики Владислава Суркова к рэперу Тупаку Шакуру казалась странным анахронизмом. Да, вроде как что-то там слушает молодёжь, но мы же уже не молоды, ох как не молоды.
Российский рэп громко зазвучал снова только в десятые годы, когда интернет взорвал батл между Оксимироном (признан иноагентом по решению Минюста РФ) и Гнойным. Пользователи соцсетей знали, что этот батл почему-то обязательно надо посмотреть, хотя вообще ничего непонятно. А в ещё проводных наушниках зазвучал «Горгород» с «Все говорят о том, что ты замешан в заговоре против мэра».
Снимок экрана: VERSUS X/youtube.com
Искусство в России сытых нулевых было не вне политики, скорее политика была вне искусства: одинаковые респектабельные дяди с чемоданчиками тендеров, равно как и их вялые антагонисты и насыщающийся первыми стабильными деньгами средний класс совершенно не годились в лирические герои почти никакого жанра, кроме разве что «Духлесс».
Ближе к концу нулевых внезапно рэп возвращается, причём уже не в виде первых проб пера на тему «я сам парень простой с рабочей окраины», а в виде наиболее злобного, ироничного и безнадёжного ритма повседневной реальности. Коррумпированные чиновники, никуда не девшиеся бандиты, раздолбанные дороги, мужская инфантильность и женская меркантильность и, главное, непонимание, что с этим всем делать, отлично легли на всевозможные речитативы. Государство, которое параллельно начало борьбу за духовные скрепы, заметило рэп-подъём относительно поздно, отреагировав по-простому: главной Бабой-Ягой для рэперов стала Екатерина Мизулина, дочь консервативной сенатора Елены Мизулиной. Один за другим рэперы становятся то фигурантами дел по пропаганде наркотиков, то антигероями роликов с неискренними извинениями — впрочем, фанаты всё понимают: главное не сесть, а чем там подавится дочка сенатора, общественности, в принципе, относительно всё равно.
Справедливости ради, из Сербии как раз рэп не уходил, да и тот самый «Белградский синдикат» был основан ещё в 1999 году: у Сербии не было «сытых нулевых», которые бы успокаивали, погружая в довольное безвременье, когда всё просто хорошо, и хоть бы ничего не менялось, а завтра было бы таким же, как вчера.
И вот на экране танцуют люди в масках европейских политиков, а молодёжь, обнявшись, танцует в ресторанах и выкрикивает проклятия на схожем с русским, но всё же незнакомом сербском языке: «Система тебе лжёт».
Перевод не требуется: интернациональный речитатив посвящён ненависти ко всем действующим политикам, фальши, лицемерию, противопоставлению обычной улицы — тем, кто никогда по этим улицам не ходит.
Как и в российском рэпе, в сербском случилась та же трансформация: уличное перестаёт быть маргинальным, вместо этого перевоплощаясь в «настоящее», в противовес любому официозу — что провластному, что оппозиционному, что панславянскому, что проевропейскому.
«Улица», как и искренность, больше не удел «деклассированных элементов» — в тех же клипах «Белградского синдиката» участвуют все типажи современного общества — от интеллигентных немолодых людей со скрипками до задиристых девчонок.
Екатерина Мизулина трясёт с экранов скрепным золотом с брильянтами, сербские политики торгуются с Евросоюзом, улица напевает: «Вы всё нам врёте». В том числе за закрытыми окнами не самых дешёвых машин.