Любящий югославское кино – или просто любопытствующий – обязательно должен знать фильм Слободана Шияна «Кто там поёт?» (или «Кто это там поёт?») 1980 года; в оригинале – «Ко то тамо пева?». После Шиян снимет ещё несколько знаковых киноработ, но главной останется именно эта картина, ставшая для него дебютом в полном метре. Возможно, главной она останется не только для режиссёра, но и для всего югославского кинематографа в принципе.
Собственно, с первого своего появления лента была удостоена множества престижных наград. В 1996 году Совет Академии киноискусства и науки Югославии признал ее лучшей сербской картиной за все полвека (с 1947 по 1995 год). «Кто там поёт?» неизменно присутствует во всех сербских кинорейтингах, часто лидируя. Её демонстрируют в «Каннской киноклассике», и режиссёры с мировым именем поют ей оды. Даже так: вот уже сорок лет «Кто там поёт?» называют чем-то вроде энциклопедии балканской (югославской) жизни. Да, после будет Эмир Кустурица, – куда без него? – но первое широко известное погружение в национальное сознание сделал именно Слободан Шиян, дав соответствующие архетипы. Во всяком случае, его лента прозвучала тут громче других.
Я неслучайно использую эти нарративы: «национальное сознание», «архетипы». Ведь стоит задаться вопросом, должно ли искусство быть национальным, особенно сейчас, в глобалистическом мире? А если да, то насколько? И как остаться подлинно, глубинно национальным, но при этом быть понятным зрителю во всём мире?
Голливуд решает этот вопрос с ловкостью школьника, ворующего у родителей пять долларов на фастфуд. Американская культура (её худшая, примитивная сторона) имплицируется как культура общепринятая, массовая. Кому принадлежит, например, Человек-паук – Америке, всему миру или никому? Вероятнее всего, третье, потому что излишняя универсальность неизменно приводит к размыванию, утрате идентичности и, в конечном счёте, к полному растворению.
С подлинной же культурой – я бы сказал, с подлинно-национальной, — сложнее. С одной стороны, она самобытна и тем крайне интересна. Однако она, безусловно, трудна для восприятия, если нет соответствующей интеллектуальной подготовки.
Если проводить литературные параллели, то произведения Габриэля Гарсии Маркеса или Иво Андрича, конечно же, погружают в другой, необычно увлекательный мир. Однако можно ли их понять в полной мере без собственных знаний или хотя бы трактовок со стороны? Таковых не имея — или отказавшись от них, — не сокращаем ли мы сферу своего восприятия?
Я неслучайно останавливаюсь на этих вопросах столь подробно. И, опять же, неслучайно вспоминаю фигуру Иво Андрича. Его «Мост на Дрине» — уникальное художественное преломление и исследование балканских архетипов, мифов, преданий. Шиян в своей ленте тоже делает нечто подобное, пусть и с меньшим размахом: он пытается пробурить ходы в сознание и подсознание народов, населяющих Балканы. Прежде всего, сербов. Оттого картинка, которую он представляет нам в своей дебютной полнометражной ленте, выглядит столь фантасмагорично. Но в то же время она густо замешана на социальном. Позднее данный приём будет использовать Кустурица, но даже реальность из его киноработ не выглядит столь бликующе-чуждой и одновременно прилипчиво-близкой. На стандартную вроде бы историю накинут сюрреалистический плащ – и наоборот: сюрреализм прикрыт социальным и даже социополитическим высказыванием. Это позволяет режиссёру работать на разных уровнях, на разных пластах сознания.
Но оттого зрителю во многом столь легко обмануться. Ведь на первый взгляд «Кто там поёт?» вполне себе road-movie. К слову, по цветовой гамме оно во многом перекликается с более поздним фильмом «Красный грузовик серого цвета». У Шияна тоже задействован транспорт красного цвета – пассажирский автобус с торчащей в воздух трубой, из которой густо валит то чёрный, то сизый дым. Автобус этот удивительно аутентичен, он работает как отдельный персонаж (столь сильный эффект от транспорта был, например, в хорроре «Джиперс Криперс») и напоминает нечто автономное, существующее вне временного и пространственного контекста. Принадлежит он частной компании «Крстич и сыновья». Собственно, сам владелец, исполняющий роль кондуктора, и руководит процессом, а за рулём восседает его немного юродивый сын Мишка. Фразы, сказанные ему и им самим, давно уже стали на Балканах крылатыми.
Этот то ли автобус, то ли проводник должен доставить людей из глухой деревеньки в Белград в 1941 году. В салоне меж тем подобрались весьма разные персонажи: старик-консерватор, известный певец, жених и невеста, мечтающая уехать на море, и другие – но все они так или иначе олицетворяют некую национальную черту, символизируют ту или иную особенность балканского менталитета. Мы видим своего рода мозаичное полотно, которое не так просто расшифровать, если вы глубоко не погружены в специфику Балкан. Сербы считывают эти детали сразу, но для зрителя из других стран происходящее на экране вполне может казаться чем-то вроде чудачества. Особенно когда герои, подчас в самой нелепой форме, вынуждены преодолевать довольно странные препятствия и встречать довольно странных людей: фермера, перепахавшего дорогу, солдат, мафиозные кланы. Причём в качестве препятствия может предстать даже сытная трапеза, показанная режиссёром максимально аппетитно и колоритно.
Классический road-movie? Герои движутся из точки А в точку Б, преодолевая испытания? Но по этой же логике мы и «Одиссею» Гомера можем причислить сугубо к дорожной истории. К тому же, Борхес в принципе говорил всего о четырёх сюжетах в искусстве. Первостепенно же расширение контекста. И тут мы должны понять: куда и откуда перемещаются герои ленты Шияна на эпическом красном автобусе, который под конец ленты пробирается сквозь потусторонний мрак и туман, точно призрак с двумя жёлтыми глазами?
Это — движение от постаревшей жизни к пирующей смерти. Люди, которые оказываются в автобусе, ещё сами того не зная, прощаются с прежней жизнью, уже давно мёртвой, и готовятся к смерти, которая сладко кровоточит. Неслучайно на заднем плане вместе со свиньями маячит старуха в чёрном. Согласно историческим фактам, почти все пассажиры погибают в Белграде во время нацистских бомбардировок (тогда разбомбили даже зоопарк). Собственно, Душан Ковачевич, автор сценария, так и хотел завершить фильм – зверьми, бродящими среди мёртвых людей и развороченного автобуса. Не удалось. И в конечной версии мы видим двух цыган, тянущих странную песню на фоне горящего металла. Они выживают, а вот те, кто минутами ранее издевался над ними, мертвы. Люди из автобуса решили наказать тех, кого считали другими (фашизм – это всегда презрение к другим, писал Камю), но их самих тоже уничтожили другие (реальные фашисты). Не погибают лишь юродивый и человек с ружьём, всю дорогу пытавшийся догнать красный автобус. Но в новой реальности, ощетинившийся стволами и пушками, он, несомненно, лишний. Таких там и без него хватает.
Запутанная история? Ещё бы! «Кто там поёт?» с его серо-тоскливыми, дрожащими кадрами в принципе постоянно балансирует на грани реальности и вымысла. Зритель до последнего сомневается, какая история перед ним — фантасмагорическая, притчевая, социальная, сказочная? Но фокус в том, что априори однозначно происходящее на экране маркировать нельзя, потому что создатели ленты намеренно — и мастерски — сдвигают реальности, одновременно смешивая и противопоставляя их. Так а разве Вторая мировая война не стала сдвигом тектонических пластов истории? Разве демоны в человеческом обличии не вышли из бездны? И разве ангелы не вострубили на небесах? Эта диалектика переходного периода показана в «Кто там поёт?» блестяще, и хаос в конечном счёте структурируется, но от того не становится легче. Наоборот, петля затягивается сильнее.
Ряд критиков, как я уже писал выше, назвали ленту «Кто там поёт?» «энциклопедией балканской жизни», но правильнее говорить «энциклопедия балканской смерти». Старый мир разрушен, автобус, как нить, связывает его с миром новым, но и тот мёртв, тот тоже имеет свой конец, рождающий новую трагедию – уже 1991 года. И по факту в этой кровоточащей фантасмагории явственна только одна реальность, — но и она тоже давно мертва; просто сотни полулюдей-полупризраков беспрерывно гримируют, подкрашивают её, чтобы держать остальных в неведении. Кадр бесконечен, он есть сама смерть. У Томаса С. Элиота на этот счёт есть прекрасные строчки: «Мир умирает не со взрывом, а со всхлипом…». В кино «Кто там поёт?» этот всхлип удалось запечатлеть, и тем оно в первую очередь ценно.
Смотрите также выпуск кинолектория Балканиста о фильме Слободана Шияна «Кто там поет»