О российских эмигрантах-апатридах в Югославии пишут много, но, скажем прямо, большая часть этих публикаций «немного предсказуема» (при всём уважении к грандам эмигрантики, таким как А.Б. Арсеньев). В литературе внимание обращается прежде всего на патриотику, стихи про утраченный «чекан былой России» и т.д., в живописи — на романтические полотна с красотами балканской природы, историческими сюжетами или жанровыми сценками, в театре — на постановки русской классики. Это не то чтобы неправильно. Так, наверное, и должно быть. В самом деле, не было среди русских в Югославии лучшей поэтессы, чем Екатерина Таубер (поэты были, поэтесс не было), лучшего художника, чем Елена Киселёва, лучшего режиссёра, чем Юрий Ракитин, лучшего скульптора, чем Владимир Загороднюк. Потому о них и пишут, что они лучшие. Но на маргинах эмигрантской жизни иной раз расцветали такие странные цветы, такие гротескные гибриды и экзотические эпифиты, что о них молчать никак нельзя. Лучший, неверное, пример — герой этого очерка, Василий Николаевич Резников (1897-1991).
Сразу предупредим читателя: Резников-литератор балансирует на грани между добросовестной версификацией «по мотивам» поэтов Серебряного века и бодрой графоманией. О живописи его судить сложно, для этого надо как минимум попасть в запасники смедеревского городского музея. Писал Резников в основном импрессионистские пейзажи, что в эпоху триумфального шествия по Балканам сюрреализма, футуризма и зенитизма является этаким нарочитым демоде. При этом, по отзывам современников, пейзажи Резникова висели во всех учреждениях города Смедерево и во всех «культурных» домах, может быть кое-где и до сих пор висят.
Как бы то ни было, Василий Резников интересен нам в первую очередь не как творческая единица, а как персонаж. Далее слово предоставляется сербскому режиссёру Радивое-Лоле Джукичу, хорошо знавшему Резникова в 30-е гг.
Из «Склеротических мемуаров» Радивое-Лолы Джукича:
– Василия Резникова я знал с самого рождения, называли мы его всегда на русский манер «Дьядья Васья» (Ђађа Васjа). Был он близким другом моего отца, художником и йогом. Причём йогом настоящим. Матушка его была родом из самой пустыни Гоби, Резников от матери унаследовал парапсихологические способности, которые развил и укрепил неустанными тренировками. Его удивительные способности проявились ещё в ранней молодости. Дядя Вася рассказывал мне, что по ночам ему являлись духи покойных предков, снились сны, в которых показывалось прошлое и предсказывалось будущее. А потом его угораздило влюбиться в дочь Губернатора. Он был самым обычным и непрезентабельным студентом политехнического института, и эта девушка, конечно же, «надсмеялась над его любовью».
В городке, где всё это происходило, был большой и красивый парк, с прудом и лебедями. По воскресеньям там играл военный оркестр, а самодовольные мещане и высокомерные дворяне разгуливали по аллеям. Поднимались они во всём своём великолепии на какой-нибудь мостик, и любезно раскланивались:
– Здравствуjте…
– Как ваша здаровjе?
– Њичево…
И вот именно так, на мостике, встретились однажды Дядя Вася и дочка губернатора. Униженный и оскорблённый Вася страстно возжелал, чтобы высокомерная девица как-нибудь прилюдно опозорилась, разделась донага перед всеми, например. Так оно и вышло! Девушка начинает раздеваться, подружки вопят, пытаются её остановить, гуляющие кавалеры мусолят лорнеты, а она раздевается… раздевается… до гола, в общем, раздевается. Вот так Вася осознал свою силу и сам ей ужаснулся. Ему бы промолчать, но Вася был молод и зелен и, как всякий недоросль, не умел держать язык за зубами. Был скандал, и из губернии его выслали. Когда в двадцатых годах Резников появился в нашем городе Смедерево, был он битым жизнью белогвардейским солдатиком, не склонным к эпатажу. Пока в наши края не заехал знаменитый гипнотизёр Свенгали…
Небольшой комментарий — внятной биографии Резникова в природе не существует, вроде бы он являлся уроженцем Воронежа, но это не точно. Насчёт происхождения его матери «из пустыни Гоби» мы не можем сказать ничего ни за, ни против. Отец Резникова мог служить в Забайкалье и жениться на бурятке, мог даже по делам бывать в Кяхте и вывезти оттуда настоящую монголку. О чём мы можем говорить определённо, так это о том, что подчинение воли строптивой девушки при помощи магии — сквозной мотив в творчестве Резникова. Вот, например, из книги «Сноявь» (о которой подробнее ниже):
Кинжалом Мысли пламя извлекаю.
Давно спустилась вглубь багряная луна.
И чтобы Ты скорей прийти ко мне могла —
Печать Созвездий сняв — в костре сжигаю.
Ещё оттуда же:
Я чёрным Вином наполняю бокал.
Расставлю созвездием свечи.
Таинственный Брачный Пентакль начертал
Воскурил фимиамы для встречи.
Я жду Тебя снова устало, давно.
Зеркалится, мглится в заклятьях Вино.
Сверкает отравленный Меч!..
(«Самопознание»)
А вот описание идиллического парка, идеально подходящего для любовных треволнений:
В заколдованных парках дремучих цветов,
В неизведанных далях аллейных,
Средь зеркальных озёр, под наплыв ручейков,
В перезвонах хрустальных, лилейных
Мы искали — срывали цветы окрылённые…
Окрылённые, солнечным соком кроплённые!
И, вдыхая их трепетный пламенный зной,
Я был полон Тобою одной —
Солнцевейной, нетленной, святой…
(«Из песен снояви»)
Но вернёмся к Лоле Джукичу и истории про гипнотизёра Свенгали.
– На своём гала-концерте этот Свенгали начал всех гипнотизировать, а точнее говоря, выставлять дураками наивных провинциалов. И всё шло как по писаному, пока он не возгласил:
– Моя сила воли самая сильная!..
…и с этими словами стал вводить в транс какого-то господина, который сидел на сцене на стуле и ждал, когда же придёт обещанный сон. Машет Свенгали руками, двигает бровями, результат — нулевой.
– Ты засыпаешь! Ты спишь!
А человеку на стуле хоть бы хны. (По правде говоря, меня там не было, был я ещё мал для таких зрелищ, но мне всё в лицах рассказал и показал отец мой Трифун).
Понял тут великий факир Свенгали, что кто-то в зрительном зале ему мешает, блокирует его волю своей волей. Завязал он глаза чёрной повязкой и спустился в зал, искать источник астральных помех. Вы уже догадались, читатель: с завязанными глазами, в полном зале людей, факир Свенгали безошибочно вычислил Василия Резникова.
– Зачем вы мне мешаете, коллега? — спрашивает факир.
– Знаjете, ви ње работаjете научно! Етаj челавjек може болит галава от вас! А ваша воља — ничево… — отвечает ему зеленоглазый раскосый йогин, который тогда ещё не освоил сербский язык.
Концерт сорвался, следующее шоу Свенгали отменил, а Вася, штатный чертёжник в муниципалитете, стал героем восхищённых горожан. Долго ли, коротко ли, уговорили его жители Смедерева продемонстрировать свои знания и умения. А Дяде Васе и правда было что показать:
– резал он, например, в присутствии врачей себе запястье, а потом усилием воли останавливал не только кровь, но и пульс свой останавливал, после чего колол и протыкал руку нещадно, без единой капли крови;
– зашивал большой портняжной иглой себе рот, используя исключительно белые нитки, на которых не оставалось ни единого пятнышка крови;
– погружал себя в летаргический сон и полное оцепенение, в таком виде его клали пятками на один стул, а макушкой на другой, после чего на Резникова влезали как на помост два-три человека;
– закапывали его целиком в землю, бывало, что на несколько дней;
– часто, чтобы позабавить друзей, он усилием воли заставлял случайного человека прийти в какое-нибудь определённое место, да ещё и принести с собой некий предмет, который Васе называли приятели… И ещё много чего он творил, всего и не упомнишь.
Насчёт летаргического сна — это момент принципиально важный. Резников искренне верил, что специально тренированный человек может использовать сон как канал для связи с «тонкими мирами». Эти идеи, подхваченные им, вероятно, в Белградском обществе Психических исследований, членом которого Резников состоял, наложились на активно практиковавшуюся сюрреалистами методику «автоматического письма». Результатом стал поэтический сборник «Сноявь», в предисловии к которому Резников детально описывает свой метод:
«Предлагаемая книга есть часть моей работы в Снояви, т.е. в состоянии, когда тело находится в бесчувственности и сне, и потому является возможность выявиться глубине нашего Духа.
Проявляя Себя разнообразными видами, в данном случае, внушая во время сна и заставляя воспроизводить те или иные фигуры, знаки, слова, собирая их в формы символов, сказаний, притч и т.д. Дух руководящий и поучающий, таким образом, говорит.
Эти сказания, в большинстве случаев, не приходится понимать буквально. Скрытый смысл необходимо искать. И когда ищущий погружает плоскость своего состояния на одну глубину и приводит её в один тон с глубиной своего, или других Духов, тогда многое становится ясным для него.
Братьям моим, идущим по одной дороге в поисках Света посвящаю сей труд…»
«Братья» — это, очевидно, члены Общества психических (сегодня мы сказали бы «парапсихологических») исследований, о нём можно почитать в двухтомнике А.Б. Арсеньева «Русская эмиграция в Югославии. Избранные статьи». Для маловеров предисловие сопровождается иллюстрацией с образцами записей Резникова, сделанных в состоянии транса.
А мы завершаем пространную цитату из Лолы Джукича:
– Потом Резников начал и лекции читать. Рассказывал о каких-то древнеиндийских верованиях, например, о том, что каждому человеку отмерено в жизни определённое количество вдохов и выдохов, и чем медленнее и глубже ты дышишь, тем дольше проживёшь (что мне кажется вполне разумным). Или, скажем, что энергия солнца заходит в нас через одну ноздрю, а выходит, пропутешествовав по организму, непременно через другую (а вот это уже глупость какая-то). Заканчивал он свои лекции наведением коллективных галлюцинаций. Резников мог заставить целый зал видеть что-то, чего нет, и вести себя неадекватно. Публичные его выступления прервались после того, как однажды Вася воскликнул со сцены:
– Вода! Кругом вода! Потоп!..
…а публика бросилась к выходу, крича и толкаясь. Кому-то впопыхах разбили их драгоценные носы, а жена начальника полиции влезла на стул и задрала юбку так высоко, что всем были видны её панталоны. Так что эксперименты с йогизмом в Смедерево прекратились из-за женских панталон.
Дядя Вася говорил много лет спустя, когда был художником-постановщиком на моём первом фильме:
– Знаешь, Лола, я думаю, что сила есть в каждом человеке, но не все её чувствуют и хотят развивать… Дай-ка мне руку!
Я протягиваю руку, он кладёт свою руку поверх моей, и я чувствую что-то типа слабого разряда электричества (пишу здесь, чтобы не забыть: Вася успешно лечил мигрень и головные боли простым прикосновением).
– Чтобы другие люди увидели вещи невозможные и несуществующие, ты должен сначала увидеть их сам. Ты должен усилием воли превратить свои мечты в галлюцинацию, а потом разделить её с другими. Понимаешь? Образы всего, что было, есть и будет на свете, постоянно кружат вокруг нас, вьются над нами, но люди не хотят их видеть. А те, кто могут и хотят, становятся свидетелями событий, при которых не были, или по фотографии находят потерявшегося. Бывает же такое, что ты как будто уже был в каком-то месте, слышал слова, которые тебе говорят, и даже знаешь наперёд, кто что скажет? Ну вот, об этом я тебе и толкую. Нужно постараться задержаться в этом состоянии, внимательно всматриваться и вслушиваться в окружающие тебя образы…
Прекрасные мемуары Радивое-Лолы Джукича написаны в нарочито легкомысленной манере, но это не должно нас вводить в заблуждение. Весёлым и лёгким человеком Василий Николаевич, очевидно, не был. Некоторые из стихотворных опытов Резникова выглядят зловеще и могут нешуточно напугать. Как вам, например, такая история?
В склепе убитого в ночь я прилёг;
Пел по сказанию книг ритуала;
Травы пахучие Духу возжёг;
В зеркале сделал подобье овала.
В зеркало стал я молиться, смотреть,
Страстно взывать о желанном свидании,
Кольца покойника в ладони греть,
Числить благие земные деяния.
Вышел Он страшен и мрачен и дик.
В зеркале адски виденье чернело,
В хрипе зловещем сплетался язык,
Тело зелёное в гнилости тлело.
«Вырастут в самое небо кресты,
Свечи… До самого неба всё свечи…
Кладбище мир. Всё гробы, да гробы…
Царство последнего в мире Предтечи.
Вспухнет гора человеческих тел,
В мире останутся дикие звери, —
Будет то страшный последний предел,
Мир захлебнётся в разврате безверья!
Вырастут в самое небо кресты.
Свечи… До самого неба всё свечи…
Тело — лишь гроб… Всё гробы, да гробы…
Царство последнего зверя Предтечи».
Дико смеялся и свет потушил.
Зеркало в мелких обломках блестело.
Быстро исчез он в шипенье кадил…
Утро багряное в склеп посмотрело.
(«Из вызовов»)
Мы далеки от мысли о том, что Резников на самом деле залезал в заброшенные склепы, чтобы вызывать с того света духов, вспомним Сашу Чёрного: «Когда поэт, описывая даму, // Начнёт: «Я шла по улице. В бока впился корсет», // – Здесь «я» не понимай, конечно, прямо // – Что, мол, под дамою скрывается поэт…» Но то, что у Резникова были подобные фантазии, само по себе многое нам говорит о Василии Николаевиче. Справедливости ради, гораздо чаще лирического героя стихотворений Резникова изводят эротические фантомы:
И посвящаемый в багряном одеянье
Среди своих наставников стоял;
Он, подготовленный к великому деянью,
Смиренный, светлый, клятвы повторял.
Как крылья мощные огромной чёрной птицы,
Распалися завесы в дымке золотой,
Вспорхнув кружилися… И девы-жрицы
Предстали перед ним, блистая наготой.
(«Высшее посвящение»)
И явилась Она ко мне в полночь туманную.
И порывисто чёрные рясы снимала.
Вся дрожащая, знойная, гибкая, властная
И, смеясь, свою юную грудь обнажала.
И повержен бессильем лукавящим немощным,
Закрывал я Великого Мудрого Лики;
И гасились лампады преступными дланями,
Сочетая в одно упоенье и крики.
(«Самопознание»)
Цитировать сборник «Сноявь» можно было бы до бесконечности, собственно, это всё, что нам остаётся, поскольку реальными фактами о сербском периоде жизни Резникова мы почти не располагаем. Спасибо режиссёру Джукичу за ту малость, которая есть… О чём говорить, если мы даже не можем быть уверены, что Резников — уроженец Воронежа. Дело в том, что у Резникова был двойник, затрудняющий работу биографам, — естественно, у такого человека не могло не быть своего рода «доппельгангера». Вышло так, что в один и тот же период времени в маленькой Сербии жило два Василия Резникова, один — наш герой, Василий Николаевич, а другой — генерал-майор Резников Василий Саввич, умер в 1927 г. в Панчево. Они определённо не родственники, при этом, что вообще звучит как фантастика, оба из Воронежской губернии. Мы готовы поверить в то, что йог-Резников мог останавливать кровь усилием воли и вызывать массовые галлюцинации, но мы категорически не можем допустить, что в Сербии оказались два полных тезки, причём носители не самой распространённой фамилии, никак формально не связанные друг с другом, но являющиеся ещё и земляками. Скорее можно предположить, что какие-то детали биографии Василия Саввича перешли на Василия Николаевича. Скажем, в белградской Первой русско-сербской гимназии училась Резникова Татьяна Васильевна, которую неоднократно нами упоминаемый А.Б. Арсеньев в монографии «Гимназия в лицах» называет дочерью «нашего» Резникова и утверждает, что она вместе с ним после войны эмигрировала в Австралию. Вот только в австралийской русской периодике, много о поздних годах Резникова писавшей, ни слова о дочери Татьяне нет… Загадки, сплошные загадки.
Но прежде чем рассказать об эмиграции в Австралию, означающей для нас конец истории, необходимо упомянуть о работе Резникова в кино. Собственно, именно с его участия в создании первой и последней югославской героической волшебной сказки «Чудотворный меч» и начался наш интерес к Василию Николаевичу.
Предыстория такова. После конфликта Тито и Сталина в 1948 г. руководство Югославии усиленно пыталось доказать советским «небратьям», что не очень-то в советской помощи нуждается. И Белград якобы титовские партизаны освободили сами, при минимальном участии Красной армии (некоторые и в наши дни разделяют это заблуждение). И кино югославы могут снимать самостоятельно, без посторонней помощи, причём во всех тех жанрах, в которых Советский Союз особенно успешен… Один из этих жанров — волшебная сказка («Василиса Прекрасная», 1939; «Кащей Бессмертный», 1944). Однако же догонялки с СССР в области кино были обречены априори просто потому, что югославская киноиндустрия находилась в зачаточном состоянии, до войны в стране не было киностудий в советском (или голливудском) понимании, кино делалось усилиями отдельных энтузиастов в маленьких «ателье». В общем, кто в ФНРЮ мог бы потягаться с советскими сказочниками Роу и Птушко, было совершенно непонятно.
Тут-то Радивое-Лола Джукич, поначалу рассматривавшийся как один из возможных постановщиков первой югославской киносказки, и вспомнил про «Дядю Васю» с его увлечением разного рода мистикой. Лолу в итоге с этого фильма сняли, хотя главную роль в «Чудотворном мече» сыграла его жена, Вера Илич-Джукич. А Василий Резников сделал для фильма бесподобные декорации затерянного в горах замка демонического Баш-Челика. Причём сложно отделаться от ощущения, что в декорациях этих он буквально воспроизводил образы своей «Снояви». Собственно, и меч как таковой был одним из постоянно возникающих в его стихах образом.
Я жду Тебя снова устало, давно.
Зеркалится, мглится в заклятьях Вино.
Сверкает отравленный Меч!..
Я дерзко рукою бросаю бокал,
А мысль остановит мой Меч!..
…
Со звоном бокал, не разбившись, упал,
Да ярче мелькнуло созвездие свеч.
И снова чернеется Время-Вино.
Клубится недвижимым хмелем пятно.
Нет смерти!.. Не ранит мой Меч…
(«Самопознание»)
С мечом этим всё как-то двусмысленно, что подтверждает и карикатура на Резникова в эмигрантской газете, где ему в руки дали меч. Но и горные замки, в которых держат пленённых дев, и болотная нечисть находятся в стихах Резникова.
Давно, давно,
Среди ущелий горных, в замке,
Старик алхимик жил.
Смотрел на небо по ночам,
Читал таинственные знаки,
Звёзды числил,
Да колбы грел с невиданною солью.
Жена его прекрасна, молода,
Томилась в замке и, грустна,
В задумчивые дали всё смотрела…
(Без названия)
Страницу изъеденной крысами книги
Нашёл я средь пыли и хлама в углу.
Читаю: «Там бродят зловещие Лики
И вопль потрясает болотную мглу».
(«Медитация»)
Ещё одна сюжетная линия «Чудотворного меча» связана не с замком Баш-Челика, а с путешествием не по годам мудрого пастушка Небойши на условный Восток и его встречей с обожающей загадывать загадки царицей. И об этом есть у Резникова!
«Познал ты, говорят, таинственный чертог?
Ты знаешь тайную целительную силу?
Так вопроси, что скажет мне твой Бог?» —
Царица юношу-волшебника спросила.
Улыбкой кроткою ответил ясно он,
А очи излучилися, как синие зарницы,
И, помолясь звезде, промолвил он царице:
«Усни! Усни! Да будет тихим сон!»
(«В себе»)
Мог ли Василий Резников повлиять на сценарий «Чудотворного меча», мы не знаем и, скорее всего, никогда не узнаем. Всего Василий Николаевич отметился в двух югославских фильмах — помимо «Меча», это ещё и «Озеро» Лолы Джукича. В 1951 г. художник, поэт и маг переселяется в Австралию. Там занимается живописью и любительским театром, расписывает иконостас храма Св. Николая в Аделаиде, причём его иконы местной русской диаспоре, судя по всему, не очень нравились — после смерти Резникова их заменили на более традиционные, а иконостас работы Василия Николаевича «оказался в частном собрании г-на Коринфского (Кингстон, Виктория)». Также у Резникова в Австралии вышло три поэтических сборника, но это совсем другие стихи, ничего общего с сербской «Сноявью». Например:
Мне не забыть… Тогда шумели тополя…
В тот час рассеяно они шумели.
За садом таяла багровая заря,
Нахмурясь, облака висели.
Я дом свой оставлял. Шумели тополя…
Их дед мой посадил когда-то.
Там жили мать, отец, моя семья…
И там родился я.
Тогда шептали тополя
И шелестом баюкали меня.
Родные тополя…
Там дни моей весны текли,
И мирный труд дарило лето.
Там я любил и радовался я,
И солнцу много песен было спето.
Печаль мою… Всё знали тополя!
Всегда утеху мне шептали…
О, милые вы тополя!
Листок ваш в ладанке на сердце у меня.
Мне не забыть… Шумели тополя тогда,
В тот час надорвано они шумели…
Я дом свой оставлял… И никогда
Я не забуду то, о чём они шумели.
(«Шумели тополя»)
Эти стихи комментировать просто не хочется. А рассказ о Василии Николаевиче Резникове мы на этом заканчиваем. Он, очевидно, неполный и отчаянно нуждающийся в сверке по архивам — воронежским, смедеревским, австралийским. Надеемся, что этот интереснейший человек, типаж, абсолютно нехарактерный для русской диаспоры в межвоенной Югославии, удостоится полноценного научного исследования. Если знаете о нём что-нибудь — пишите нам.