
Чем известна Сербия? Винами и ракией, спортсменами международного класса, цыганско-славянским угаром из фильмов Кустурицы. Еще известна искренней любовью местного населения к России и персонально к Путину. Мало найдется тех, кто в связи с Сербией в первую очередь вспомнит общественные протесты и массовые акции. Между тем страна до недавнего времени была чуть ли не главным мировым центром обучения технологиям ненасильственного протеста. В частности, того, что по науке называется «символическое сопротивление». Далее в нашей статье будет немножко сухой теории, потом — немножко истории, зато в конце терпеливого читателя ждут надувные уточки…
Что вообще такое «символическое сопротивление»?
В начале 80-х этот термин практически одновременно появляется в работах французского философа, иезуита и фрейдиста (такое бывает) Мишеля де Серто и американского антрополога, анархиста, историка крестьянства и овцевода (и такое тоже случается) Джеймса Скотта. Главная книга Серто называется «Изобретение повседневности», хороша она уже хотя бы тем, что, в отличие от большинства трудов современных фрейдистов (лаканианцев), того же Жижека, например, ее можно читать — в том смысле, что можно понять, что автор имеет в виду.
Серто говорит о «повседневности» как о некой навязанной, спущенной сверху норме, которую граждане той или иной страны должны «осваивать», сначала осмысляя, потом пробуя на прочность и, наконец, постепенно изменяя, исходя из своих потребностей. Неподчинение системе Серто называет «антиповедением», пробу системы на прочность – «символическим протестом», постепенное разложение системы, с целью подстроить ее под себя – «рекомбинированием».
Джеймс Скотт в своей работе «Оружие слабых» разбирает типы протестного поведения, не приводящие к прямому противостоянию с «хозяевами дискурса». Это, прежде всего, различные разновидности «рутинного протеста» — от мелкого саботажа и порчи госимущества, мелких краж («тащи с завода каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость») и до политических анекдотов. При этом рутинный протест сопровождается публичными изъявлениями лояльности государству, но непременно с фигой в кармане: «подчиняюсь, но не повинуюсь». Для Скотта «символическое сопротивление» — это в каком-то смысле финальная стадия «рутинного сопротивления», когда обычный человек уже не может ограничивать свою протестную активность рассказыванием анекдотов на кухне, и протест переходит в публичную плоскость, — но таким образом, чтобы уберечь протестующего от прямого столкновения с властями.
В работе «Доминирование и искусство протеста» Скотт объясняет, как это происходит: в любом обществе, но особенно в авторитарном, существует некий «санитарный кордон» между тем, что возможно говорить дома на кухне, и тем, что можно говорить публично. По мере размывания этого «санитарного кордона» скрытые транскрипты (кухонные разговоры) просачиваются в публичное пространство. Сначала на символическом уровне, без прямой конфронтации, затем в виде открытого политического противостояния.
Ни Скотт, ни тем более Серто не задумывались, что все эти процессы – зарождение рутинного сопротивления, его эволюция до символического сопротивления, а затем превращение в полноценный политический протест – могут быть управляемы и направляемы. Оба рассматривали эти явления исключительно как народную самодеятельность. Но, конечно же, в эпоху массовых манипуляций общественным мнением должны были появиться люди, видящие в описанных Скоттом закономерностях прежде всего инструмент.
Попытки практического применения этих идей начались с распадом Советского Союза, в основном на постсоциалистическом пространстве. А в 2008 году в Гетеборгском университете для институционализации теории рутинного и символического сопротивления был создан журнал Resistance studies magazine, позднее переименованный в Journal of resistance studies. Журнал публикует работы политологов и культурологов со всего мира и — что совсем не должно нас удивлять — тесно связан с Фондом «Открытое общество» и Центрально-Европейским университетом Джорджа Сороса.
Хорошо, но при чем тут Сербия? Так исторически сложилось, что именно бывшие югославские республики, прежде всего — Сербия и Босния и Герцеговина, стали неким всемирным полигоном для обкатки методов «символического сопротивления».
Прежде чем перейти к исторической части, обозначим еще раз, более конкретно, что понимается под «символическим протестом»: это публичные действия, несущие в себе очевидный вызов властям и провластному дискурсу, причем этот вызов не проговаривается прямо, а скорее подразумевается, чтобы уберечь протестующих от преследований и не подвести под статью.
Примеры именно такого протеста мы можем наблюдать и на антивоенных демонстрациях, сотрясавших в конце 60-х гг. США и Европу, и в Праге — в период ввода в Чехословакию войск организации Варшавского договора. Чехословаки, пожалуй, заслуживают того, чтобы рассказать об их «символическом протесте» подробнее. То, что пражане снимали с домов таблички с номерами и названиями улиц, как раз не имеет отношения к символическому сопротивлению. Это скорее элемент саботажа и «тихой» партизанской войны. Символический протест – это то, чем занимался в 1968 году словацкий авангардист Юлиус Коллер.

Начал он с того, что буквально за пару ночей отвандалил все спортивные площадки Праги. На футбольных полях он наносил поверх существующей баскетбольную разметку, а на баскетбольных – наоборот. Эта акция должна была вызвать у людей состояние замешательства (не сомневаемся, что вызвала) и символизировала попытку Советского Союза навязать Чехословакии свои правила. Затем Коллер перешел к рисованию больших знаков вопроса в публичных местах. Также он и его товарищи своими телами выкладывали знак вопроса у дорог, по которым передвигались советские танки.

Финальным этапом его «символических протестов» стал перформанс в пражской Галерее современного искусства, куда Коллер притащил стол для пинг-понга и объяснял всем интересующимся, что современного искусства в Чехословакии больше нет, собственно, вообще никакого нет, зато теперь в стране будет процветать настольный теннис. Все желающие могли вместо посещения галереи за символическую плату сыграть с Коллером в пинг-понг. Все это – чистый, буквально дистиллированный символический протест, когда, с одной стороны, всем понятно, против чего и кого автор протестует, но, с другой стороны, непонятно, что, кроме мелкого хулиганства, ему можно было бы предъявить. В случае пинг-понга предъявлять и вовсе нечего.
Переносимся, наконец, на Балканы.
Два рамочных примера символического сопротивления, в первом случае стихийного, во втором – организованного. Первый пример: во второй половине 80-х в Хорватии и в населенных хорватами районах Боснии и Герцеговины стали появляться граффити Naprijed Dinamo i Hajduk — «Вперед Динамо (футбольный клуб из Загреба) и Хайдук (футбольный клуб из Сплита)». Безобидный, на первый взгляд, призыв. Но если сложить первые буквы трех слов, то получится NDH – Независимое государство Хорватия, фашистский сателлит времен Второй мировой войны, на территории которого осуществлялся планомерный геноцид нехорватского населения.
Фронтмен группы Эмира Кустурицы No smoking Orchestra Нелле Карайлич пишет в книге воспоминаний: «Когда в 1991 году на выезде из Сараево в сторону Мостара я в первый раз увидел это граффити, сделанное нахально, на самом видном месте, метровыми буквами, я понял, что из Сараево мне, сербу, надо уезжать. Когда я спустя неделю увидел, что граффити не закрашено, я понял, что уезжать надо прямо сейчас».
Второй пример, на этот раз не спонтанный, а организованный, и совсем из другой исторической эпохи: в 2000 году оппозиционное движение «Отпор», об истоках которого будет сказано отдельно, призвало граждан Сербии устраивать «десятиминутки ненависти». В момент начала десятичасового выпуска новостей телезрители должны были включить на полную громкость какую-нибудь музыку, желательно «народняков» — вульгарную кабацкую попсу типа «русского шансона», в годы правления Слободана Милошевича ставшую в Сербии мейнстримом. Таким образом, на всю катушку звучащие Мирослав Ильич и Зорица Брунслик (обласканные властью исполнители, лично близкие семье Милошевича) должны были помешать лояльным гражданам слушать официальную пропаганду. Акция оказалась до такой степени успешной, что спустя какое-то время на телеканале ТВ-Пинк, где в основном крутили пресловутых «народняков», а также и на радиостанциях с аналогичным репертуаром в десять часов начали ставить в эфир вальсы Штрауса…
За десять лет методы символического сопротивления проделали на Балканах большой путь.
Вообще, Сербия вступила в 90-е гг. с хорошим заделом на демократию и плюрализм. В 1990 году была принята новая конституция и введена многопартийная система. На парламентских и президентских выборах того же года непререкаемой власти коммунистов бросили вызов националисты Вука Драшковича и демократы Драголюба Мичуновича. Но начавшийся распад Югославии и война в Хорватии (а затем и в Боснии) привели к закручиванию гаек. Несмотря на объединение всех оппозиционных партий в блок ДЕПОС, на внеочередных выборах 1992 года победу одержал Слободан Милошевич, не в последнюю очередь — благодаря массированной пропаганде в лучших коммунистических традициях. Началась эпоха Милошевича — эпоха расцвета символического сопротивления.
Первая конфронтация инакомыслящих с режимом имеет место в 1991 году: сначала флагманом протестов выступает Сербское движение обновления Драшковича, затем подключается либеральное студенчество — те самые люди, которые в будущем создадут движение «Отпор». Студенты и демократы свои протесты называют «плюшевой революцией», их символом становится плюшевая панда, ее и другие мягкие игрушки протестующие несут к парламенту и штаб-квартире социалистов.
Подробнее: «Плюшевый митинг». Как 30 лет назад сербские студенты напугали режим игрушечной пандой
В 1992 году мы наблюдаем уже целую россыпь символических протестов, спонтанных и организованных, индивидуальных и массовых. Например, Театр ”Дах” («Дыхание») ставит в 1992-м уличный спектакль «Вавилонская путаница» по мотивам Бертольда Брехта. Четыре ангела с крыльями из колючей проволоки посреди улицы Князя Михаила произносят антивоенные монологи.

Там же и тогда же дизайн-группа ”Шкарт” («Мусор») раздает прохожим открытки — скорее странные и абсурдные, чем откровенно антивоенные. Затем они переходят к изготовлению значков, спичечных коробков, марок всяческой раздаточной продукции с текстами о простых человеческих радостях, которых людей лишает война. Они же делают безумную сюрреальную промокампанию для оппозиционной радиостанции Б-92.
Проходит ряд акций под общим названием ”Доста” («Хватит»).
«Последний звонок». Студенты выходят к Скупщине с будильником или колокольчиком в руках.
«Смывайтесь». К Парламенту несут мыло, шампуни и моющие средства (протестующих попробовал, размахивая пистолетом, разогнать депутат-националист Воислав Шешель, его закидали кусками мыла).
«Прогулки слепых». Проходя мимо здания Гостелерадио Сербии и мимо штаб-квартиры социалистов, следовало демонстративно закрывать глаза и натыкаться на прохожих.
«Марш Миры». В день рождения супруги Милошевича Миры Маркович тысячная колонна студентов отправилась пешком в элитный район Дединье (12 км от центра города) «к Мире на кофе».
«Война манекенов». Установка статуй в разных местах города: перед телевидением — человека с завязанными глазами, а на крыше Философского факультета — человека в чиновничьем сером костюме, с отпечатками ног, ведущими снизу на крышу и большой надписью «Путь к Небесной Сербии» (любимый образ националистов). Перед зданием уже упомянутой радиостанции Б-92 построили символическую баррикаду, на которую несколько раз в день символически влезал главред Веран Матич в камуфляже, беретке и черных очках, изображая спецназовца. Баррикаду, естественно, полиция довольно быстро приказала разобрать.
Также Б-92 практикует призывы к априорно невыполнимым акциям символического протеста: когда подскочили цены на детское питание, был запущен слоган «Отдайте своего ребенка Милошевичу», буквально призывавший подкидывать детей к порогу виллы Милошевичей в Дединье. Случайно или нет, но спустя неделю цены на детское питание были снижены.
Отдельно стоит упомянуть и по сей день активных «Женщин в черном» — возникшую в Сербии антивоенную организацию, некие ответвления которой сегодня существуют во многих странах мира. Участницы движения, действительно одетые в черное, выходили к правительственным зданиям в Белграде с антивоенными плакатами, как правило, выполненными белым цветом на черном фоне. Это, конечно, не символическое сопротивление, а сопротивление прямого действия. Но есть нюанс: после того как власти запретили им выходить на улицы с политическими лозунгами, «Женщины в черном» стали появляться на улицах Белграда с пустыми черными транспарантами, а это уже протест именно символический.

Тогда же, в 1992 году, они проводят акцию «Траурная лента» — молча несут через центр города черное полотнище длиной 1500 метров, также безо всяких надписей и символов. Как и в случае любого удачно спланированного символического протеста, формально обвинить «Женщин в черном» не в чем, хотя всем понятно, против чего и кого их протест направлен.
С началом боснийской войны и осады Сараево огромное количество примеров символического сопротивления поступает именно оттуда. Причем здесь мы четко видим тиражирование удачных образцов протеста и работу с протестным материалом на международном уровне.
«Сараевский виолончелист» Ведран Смаилович, вдохновляясь игравшим у Берлинской стены Мстиславом Ростроповичем, в 1992 году играл на развалинах и под обстрелами. В 1993-м его вывезли из Сараево, он осел в Ирландии, но дело Смаиловича продолжил «Сараевский квартет» виолончелистов. Смаиловичу посвятил инструментальную пьесу английский композитор Дейвид Вайлд, ее часто исполняет китайско-американский виолончелист Йо-Йо Ма. Ему же посвятила альбом английская группа «Транс-сибирский оркестр». О нем написали книжки канадская детская писательница Элизабет Веллбурн и другой канадец, Стивен Голлоуэй. Последний что-то напутал, и с ним Смаилович судился.

«Мисс осажденного Сараево». Конкурс красоты, в котором участвовали только мусульманские и хорватские (главное, чтобы не сербские) девушки, под лозунгом “Don’t let them kill us”. Кто тут us, а кто them каждый судит в меру свой испорченности. Победила в конкурсе мусульманка Инела Ногич. Уже в 1994-м она уехала жить в Голландию. О конкурсе снял фильм специально приехавший в Сараево американский режиссер Билл Картер, картина получила много разных международных премий. Также автор послал кассету фронтмену группы U2 Боно, тот, в свою очередь, передал Картеру в Сараево оборудование для телемоста. Во время концертного тура 1993 года Боно каждый вечер выходил на связь с Картером и людьми в Сараево. В 1995 году U2 и легендарный продюсер Брайан Ино записали песню «Мисс Сараево», на которую был смонтирован клип из кадров, отснятых Картером. В записи песни, для пущей публичности, принял участие Лучано Паваротти. Не будет преувеличением сказать, что в 1995-96 году песня играла из каждого утюга, в том числе и в России. В 2017-м Боно переделал эту песню в «Мисс Сирия». С огромной долей вероятности сейчас нас ждет очередная переделка от певца, давно променявшего рок на политику. В этот раз, конечно же, «Мисс Украина».
«Сараевские Ромео и Джульетта». В 1993 году пара влюбленных — мусульманка Адмира Исмич и серб Бошко Бркич — пытались выйти по мосту из Сараево в контролируемую сербами Грбавицу. Их застрелили неизвестные снайперы. В тот момент мировая общественность обвиняла в этом сербов, но, скорее всего, убийство осуществил мусульманский спецназ «Совы» (кто-то из них спустя десять лет в этом признался). Репортаж о несчастных влюбленных американца Курта Шорка наделал много шума в СМИ. В 1994-м о них снял фильм канадец Джон Зарицки, картина получила всевозможные призы. Как только стало ясно, как на Западе реагируют на эту историю, в Сараево сразу же поставили спектакль «Ромео и Джульетта», но в нем влюбленных играли мусульманская девушка и юноша-хорват. Спектакль был снят на пленку и показан в Вероне, на каком-то местном театральном фестивале, а затем и на телевидении разных стран.
Мы могли бы привести и другие примеры актов символического сопротивления и их международной раскрутки — как из мирного, но авторитарного Белграда, так и из объятой войной Боснии. Но нам кажется, что читатель уже вполне понял и осознал, что такое символический протест, как он работает и при чем тут Балканы. Поэтому переходим к обещанным в начале надувным уточкам.
Свержение Слободана Милошевича в значительной степени является заслугой движения «Отпор». Самозародившись в символических протестах начала 90-х, к 2000 году «Отпор» стал реальной политической силой, не без поддержки американского агентства USAID и Международного республиканского института (это официальная информация от сотрудников USAID и IRI). Во время свержения Милошевича именно «Отпор» был ответственен за привлечение аполитичной молодежи и создание в Белграде атмосферы своего рода «праздника непослушания».

В частности, члены «Отпора» в сопровождении крепких ребят уголовного вида разносили по белградским кафе и ресторанам аудиокассеты с новой песней Джордже Балашевича «Жить свободно», настоятельно рекомендуя хозяевам заведений (а также таксистам и водителям общественного транспорта) включить эту кассету и не выключать, «пока Милошевич не кончится». После свержения Милошевича — что изначально и было главной целью «Отпора» — они какое-то время пытались самостоятельно заниматься политикой, но, в конечном итоге, в 2004 году влились в ряды правящей (тогда) партии демократов (ДС).
Кончается ли на этом их история? Наоборот, только начинается. Уйдя из сербской политики, «Отпор» полностью сосредоточился на подготовке кадров для «цветных революций», правда, называют они себя теперь Центр прикладных ненасильственных действий и стратегий. Кадры для «оранжевой революции» на Украине, «революции роз» в Грузии, «революции тюльпанов» в Киргизии, несостоявшейся «васильковой революции» в Белоруссии – готовились в Белграде. Как раз об этом довольно много в свое время писалось, нет смысла повторять общеизвестное.
Также не обошла российская пресса вниманием и события прошлого года, когда министр внутренних дел Сербии Александр Вулин передал своим российским коллегам материалы о проходивших в Белграде семинарах и тренингах «Открытой России».
Но влияние белградской «школы символического сопротивления» выходит далеко за пределы Восточной Европы и СНГ. И вот здесь-то нам и пригодятся надувные уточки.
Желтая надувная уточка — как символ и олицетворение символического сопротивления — дебютирует в 2013 году в китайском интернете как часть иронического фотомонтажа (фотожабы, как это называют в рунете), где уточкой заменены танки на площади Тяньаньмынь на знаменитом фото «Одинокий бунтарь».

Картинка быстро становится вирусной. Ее тиражируют, делают другие по этому же принципу, заменяя уточкой что-то страшное и пугающее. Ясно, что этот моментально цепляющий образ не мог пройти мимо хозяев дискурса. И в 2015 году уточка выходит на улицы. Первый раз – в Белграде, во время протестов против проекта «Белград на воде», под лозунгом «Не дадим потопить Белград». Формально появление на улицах уточки объясняется, во-первых, заботой о речной живности, во-вторых, тем, что слово «утка» в сербском значит примерно то же, что и в русском – намеренная ложь, дезинформация.

В 2016 году надувная уточка выныривает в Бразилии, во время массовых протестов против президента Дилмы Русеф, но это немножко другая утка — с глазами-крестиками, означающими, что она умерла (на португальском выражение «мертвая утка» имеет уничижительный смысл).

В 2017 году надувная уточка доплывает до России, во время организованных Алексеем Навальным (признан в России иноагентом) протестов против Дмитрия Медведева, под общим лозунгом «он вам не Димон». Формальным поводом для использования утки в наших краях стал фрагмент разоблачительного фильма ФБК (признан в России НКО-иноагентом и запрещенной экстремистской организацией, ликвидирован решением суда) про «дачу» Медведева, где якобы имеется какой-то баснословно дорогой домик для уточек. Но достаточно одного взгляда на белградских и московских уток, чтобы понять – это одни и те же утки. Да, конечно, маленьких уток протестующие заказывали на Алиэкспрессе. Но большая надувная утка, которая в Москве ездила по Тверской, а в Белграде — по Савской улице, это даже не родные сестры с одной китайской фабрики. Трудно отделаться от ощущения, что это физически одна и та же водоплавающая птица.
Утка в Москве Утка в Петербурге
В 2020 году надувные утки появились на протестах в Таиланде против короля и правительства. Ну, Таиланд-то уж точно с Сербией не может быть связан, усомнится здесь читатель. И будет неправ. Как раз в случае Таиланда связь с Сербией прослеживается совершенно явная и очевидная. «Связь» эту зовут Джейнджира Сомбатпунсири, она тайка, в 2018 году защитила в Америке диссертацию на очень необычную для ее родины тему «Юмор и ненасильственное сопротивление в Сербии».

Во вводной части работы Джейнджира прямо пишет: «Мы, тайцы, должны учиться у сербов их методам, последовательности в их осуществлении и юмору, который так притягателен для людей во всем мире». Кто бы ни послал девушку из Таиланда набираться опыта в Сербию, рассчитал он всё вполне грамотно. Надувная уточка чувствует себя в Тае как дома.

Российскому читателю в конце занимательной истории непременно требуется мораль. Хорошо же. Пусть мораль будет в том, что Россия слишком долго брезговала как изучением, так и использованием технологий «мягкой силы», к которым можно отнести и методики «символического сопротивления».
Последствия этого могут оказаться очень неприятными и неожиданными. И не говорите потом, что «Балканист» вас не предупреждал…