Говорят, что лучшие художественные произведения о войне и боевых конфликтах появляются спустя время. Зачастую — спустя долгое время. Так было, например, с классическим романом «Война и мир». И так же, но с куда меньшим временным интервалом, — с советской лейтенантской прозой. При этом её авторы – Юрий Бондарев, Григорий Бакланов, Василь Быков, Константин Воробьёв – сами прошли войну. В кинематографе существует ещё больше примеров того, как события осмысляются спустя время, — тема войны вообще очень популярна у продюсеров и режиссёров. В прошлом году, к примеру, на «Оскар» номинировалась лента Сэма Мендеса «1917», сделанная точно компьютерная игра и детально погружающая зрителей в Первую мировую.
Впрочем, бывают и исключения. Одно из них – и очень яркое — сербская лента «Красивые деревни красиво горят». Фильм рассказывает о боснийской войне, и снимался он во время её событий: там, где ещё недавно велись сражения. Это тот случай, когда режиссёру Срджану Драгоевичу (ранее он снял суперкассовую ленту «Мы не ангелы») удалось, конечно, не осмыслить войну во всей её убийственно-пугающей полноте, но уловить, что называется, нерв противостояния и частично запечатлеть метафизику бойни.
Мы видим, что война – это рваная, кровоточащая рана, имеющая логичные причины, но в жерле своём, в своем течении — абсолютно безумная и нелогичная. Она точно гигантская дьявольская воронка, непрерывно расширяющаяся и засасывающая в себя всё новых жертв. Последнее слово – ключевое. В конечном итоге жертвы здесь все — даже герои, потому что нельзя быть кем-то другим в чем-то глубоко противоестественном и больном.
И рваный монтаж картины (который некоторые отчего-то назвали недостатком) с его постоянными флешбэками — перемещениями во времени и пространстве — очень точно усиливает изначальный месседж. Здесь бьют осколочными, ранят случайно, здесь фарс соседствует с трагедией, а шутки бросают гранатами не потому, что хотят пошутить, а потому, что страшно.
Отсюда и название ленты. «Красивые деревни красиво горят» — фраза, брошенная солдатами, наблюдающими, как горит уничтоженное ими село. Фраза, отсылающая к роману «Путешествие на край ночи» Луи-Фердинанда Селина. Это произведение весьма повлияло на режиссёра Драгоевича – и, действительно, в «Красивых деревнях» у французского автора взята не только реплика и дух, но и тот патологоанатомический цинизм, который парадоксальным образом лишь и может привести если не к милосердию, то к сострадательному смирению.
Разбирая ленту Драгоевича, я неслучайно столь много говорю о книгах. Срджан и сам, прежде всего, поэт, а уже потом режиссёр. Но есть и ещё одна причина. В своё время Викентий Вересаев, говоря об известной повести Леонида Андреева, заявил следующее:
«Мы читали ”Красный смех” под гром орудий и взрывы снарядов — и смеялись. Упущена самая страшная и самая спасительная особенность человека — способность ко всему привыкать. Это произведение большого художника-неврастеника, больно и страстно переживающего войну через газетные корреспонденции о ней».
Безусловно, взгляд Драгоевича в «Красивых деревнях» – это взгляд гражданского. Однако, пожалуй, он как раз-таки и не упускает особенности человека ко всему привыкать. В определённый момент герои начинают совершать чудовищные действия именно по привычке: зло превращается в обыденность и банальность. И определить мотивацию поступков со временем в принципе становится невозможным.
Вот и состав отряда сербских воинов, застрявших в туннеле во время сражения, столь разнообразен. Здесь и наркоман Спиди, ищущий излечения, и вор Велья, идущий в армию вместо брата, и сербский патриот Вилюшка, вечно рассказывающий о величие своего народа, и офицер Югославской народной армии Гвозден, пробежавший 350 километров, чтобы присутствовать на похоронах Тито, и школьный учитель Петар, собирающий не трофеи, а книги в сожжённых деревнях, и доверчивый семьянин Лаза, отправившийся защищать отечество после репортажа по телевизору. Они все очень разные, у каждого свои причины очутиться на бойне, но уже она – кровавая дыра — уравнивает всех, обесценивая не только мотивы, но и личности.
Хотя изначально каждый шёл на войну ради спасения, в том или ином роде. Спиди думал, что соскочит с наркотиков. Петар сражается за высокие идеалы, — хотя они сильно отличаются от тех, которые исповедует Вилюшка. Велья спасает младшего брата. Все руководствуются благими намерениями. И тем хуже. Ведь несчастья и проблемы начинаются именно тогда, когда представления одного и другого сталкиваются. И у каждого своя правота – беда в том, что она, как писал Бродский, разделяет пуще греха.
Показателен тут спор между Вельей, бандиствовавшим в Западной Европе, и Гвозденом, офицером ЮНА. Второй говорит о чести, на что первый, точно из огнемёта, разряжает гневную тираду о том, почему элиты во главе с Тито не думали о чести раньше, когда жировали на американские доллары, забирая себе лучшие автомобили и девок. И заметьте: спор идёт между теми, кто сражается на одной стороне.
Конечно же, домешивается и конфликт поколений. Герои регулярно хулят то старших, то младших. Ценностный конфликт отцов и детей, к примеру, отлично показан в эпизоде, когда во время близости двух людей среднего возраста по радио сообщают о смерти Йосипа Броз Тито. И женщина – учительница, которой позднее, во время войны, уготована чудовищная судьба – начинает плакать: «Как нам жить без него дальше?». А вслед за ней рыдает и мужчина. А вот два мальчика, боснийский мусульманин Халиль и серб Милан, вокруг дружбы и войны которых и строится сюжет ленты, понимают, что заплакать надо, — но не получается. Следует замечательный диалог: «Плачь первый. — А мне нечем».
Противоречий становится больше, когда сталкиваются идеалы уже двух противоборствующих сторон. Гвозден ведёт перепалку с боснийским капитаном Муслимовичем, с которым ещё недавно учился в одной офицерской школе. И вот тут начинается уже не просто конфликт, а бойня. Режиссёр намеренно показывает её гротескно, потому что в основе её – абсурд, имеющий, правда, реальные основания. Вроде фильма ужасов, в котором материализуются призраки.
Откуда они взялись? Из ада прошлого, как и в случае говорящего названия «Андеграунд» — фильма уже Эмира Кусутрицы. Персонажи «Красивых деревень» солидную часть сюжета проводят под землёй – они зажаты боснийскими солдатами в туннеле (так — «Туннель» — называется и документальная повесть, на которой и основан фильм). И в отличие от Кустурицы – я сейчас сугубо об игре символов – у Драгоевича есть шанс на примирение. Режиссёр вскользь являет его зрителю, когда, например, четник Вилюшка выходит на свет, и его не убивают сразу. Соратники радостно кричат «ушли, боснийцы ушли!», но тут же следует расстрел (причём с евангельскими аллюзиями).
Но прошлое может быть и спасительно. Ведь не способен выстрелить Милан в свою бывшую учительницу, которую боснийцы отправляют к сербам в туннель, предварительно измучив и, возможно, нашпиговав взрывчаткой. Не способен. А делает это четник Вилюшка, который сам затем идёт на верную смерть.
Сам туннель – убойный символ. Этот «Туннель братства и единства» был построен в 1971 году. Вот только что-то пошло не так, и на открытии, перерезая ленточку, Тито поранил себе палец. Кровь — очевидный в своём символизме кадр — брызнула на лицо юной пионерки.
Из таких аллюзий, символов – и, прежде всего, бессердечной сатиры — во многом и состоит лента, оттого трактовать ее можно по-разному. Как у Трифонова, если помните:
«Вот этого не понимаю: красные да белые, мракобесы да ангелы. И никого посерёдке. А посерёдке-то все. И от мрака, и от бесов, и от ангелов в каждом…».
Потому критики очень по-разному отнеслись к ленте с точки зрения именно идеологии (и хорошо!). Одни заявили, что Драгоевич играет на стороне боснийцев и Запада (к тому же сам режиссёр не раз критиковал Милошевича, а потом, во время бомбардировок, убрался из Белграда в США). А другие, наоборот, заявили, что фильм «фашистский» и очевидно просербский. Впрочем, возмутились и патриоты (есть чему), но удар Драгоевич нанёс и по либералам. Чего только стоит сцена в больнице, где пёстрые активисты распевают ленноновскую «Дайте миру шанс», а когда раненый в ответ затягивает сербскую патриотическую песню времён Первой мировой, сбивают его с ног.
Фокус ведь в том, что всё это существование зиждется на очень непрочном фундаменте – на зыбком прошлом, бесконечно и бесстыдно трактуемом. Оно полнится красивыми лозунгами и грязными делами, а потому полыхнуть может в любой момент. И вот тогда живые, как писал Стивенсон, позавидуют мёртвым, а те, в свою очередь, станут насмехаться на ними.
Ведь кто живёт в туннеле? Русский переводчик даёт очень неточное слово — речь то о великане, то о чёрте. Но в оригинале Дрекавац. Кто этой такой? Вот несколько версий. В южнославянской мифологии — человек-нежить, ночью выходящий из могилы и преследующий людей. Или – что уж совсем рядом с духом фильма — некрещёный ребёнок-нежить, опять же восставший из могилы и преследующий своих родителей. Послания очевидны. Но сколько таких существ из потустороннего мира, восстающих из прошлого, бродят по миру сейчас? Имя им легион. И в Донбассе, и в Нагорном Карабахе, и в Нигерии, и даже в США и Европе. Повсюду.
Тем ценнее, что в «Красивых деревнях» Драгоевич показал не только реальную кровь, но и патологическую потусторонность происходящего. И она подчас куда страшнее того, что показывают нам в документальных хрониках.