Несмотря на опасения, что великую русскую культуру в Европе безжалостно запрещают, культура находит способы соединиться со своими носителями.
Не то что бы на центральных площадях, но и не совсем в подвалах. Вполне приличные места, не слишком удаленные от центра Белграда, распахнули свои двери перед русской культурой.
Так уж устроен человек, что, более-менее наладив эмигрантский бытик, он начинает алкать пищи духовной. И свободный мир за вполне приемлемую плату готов человеку эту пищу предоставить.
Мой первый и, пожалуй, единственный позитивный опыт соединения с русской культурой вдали от Родины, случился в сентябре, когда Белград посетил стендапер Денис Чужой.
Живя в России, я и слыхом о нем не слыхивала, но, как говорится, время иное и песни иные.
Зал был полон, Денис был в ударе, а мои эмигрантские впечатления были еще так свежи, что, казалось, нет ничего важнее и интереснее этого опыта.
Шутки про такси, про НАТО, про эмигрантские чатики, где русские люди виртуально перегрызвают друг другу горло за гречку и творог — все, так сказать, совпало, и я получила удовольствие и подтверждение некой, не побоюсь этих слов, универсальности происходящего.
Так уж устроен человек, что качество переживаний стоит для него на втором месте, а на первом — всегда их объем.
В первые месяцы в другой стране ты еще не совсем отрезан от родной пуповины, тебя еще дергают за ниточки, ты еще упиваешься неизбывным трагизмом собственной доли и масштабом проблематики.
Спустя полгода масштаб приходит в естественное состояние. Ты осваиваешься, ты все лучше говоришь на новом языке, у тебя появляются социальные связи, прошлое как-то неизбежно уходит на второй план.
И хочется уже не бражки под названием «что же с нами со всеми случилось», а звенящего шампанского будущего.
С нами уже случилось, сколько можно мусолить, интереснее, что будет дальше?
Какие появятся смыслы?
Какие устремления?
Кто, как ни русская культура, наша надежда и опора, сможет завесу над этой тайной приподнять, хотя бы даже в культурном центре «Влада Дивлян» рядом с детской хоккейной школой?..
После того, как все более-менее известные стендаперы отыграли концерты во «Владе Дивлян», русскую общину Белграда потрясла новость, что к нам едет сама Нино Катамадзе. Причем, выступать она будет не во «Владе Дивлян», а в доме Синдиката, месте покозырнее.
Там, к примеру, катали часть программы фестиваля авторского фильма, который проходил в Белграде в ноябре и позволил всем желающим ознакомиться с новинками европейского инди кино, в том числе, кстати, с «Женой Чайковского» Кирилла Серебряникова.
То ли билеты были дорогими, то ли день неподходящим, но даже половины зала Нино не собрала.
Концерт начался почти что конфликтно. Сначала минут пять Алексей Михайлович Агранович рассказывал со сцены, как важны культурные связи в мире, раздираемом противоречиями, а потом появилась Нино и обратилась к немногочисленным поклонникам на английском.
Из зала ей стали орать, что все тут отлично понимают по-русски. Нино, правда, проявила упорство, и на русский перешла только в середине концерта, в частности, чтобы прояснить свою политическую позицию.
Позиция была вполне однозначной, и единственный вопрос, который хотелось Нино задать, — это, как она умудрилась совместить такую моральную непримиримость с выступлением для русских в Белграде?
Анализируя впоследствии, за каким чертом я вообще потащилась в дом Синдиката, я пришла к выводу, что дело в банальной ностальгии. Новый мир еще не до конца придуман, а старый не до конца разрушен. Ты прыгаешь по развалинам взорванного дома и находишь среди кирпичей, битого стекла и покореженной утвари что-то хорошее.
Что-то, что радовало тебя тогда.
В том мире, в той стране.
Тебе все время кажется, что можно исхитриться, и это хорошее как-то вплести в новую жизнь, инсталлировать, перетащить.
Но почему-то не выходит.
После новогодних праздников во «Владу Дивлян» приехал Дмитрий Быков, и я, конечно, не могла не пойти, полагая, что уж Дмитрий-то Львович инсталлируется во все и всегда, и так ловко, словно он всегда там был.
Зал был почти полон, Дмитрий Львович похудел, выглядел приятно, почитал старые и новые остроумные стихи, а потом предложил задавать ему вопросы.
Отвечая на любой вопрос, он почему-то упоминал свою жену «Катьку» и «младенца», которого она от него родила, и я грешным делом подумала, что, может быть, в нашей новой реальности Дмитрий Львович решился идти по дороге Сатьи Даса и учить паству строить крепкую семью на старости лет и сломе эпох. Иначе такое обилие физиологических подробностей объяснить было нельзя.
Конечно же, Дмитрий Львович куда изощреннее Сатьи, с его чувством слова и юмора он мог бы сделать миллионы на подбадривании корпулентных, больных, пьющих, но еще возбуждающихся от молодых тел мужиков одним своим примером. Мог бы быть пакет «Продвинутый» (это с младенцем) и, допустим, «Стандарт» — для тех, кто еще хочет вскарабкаться на молодуху, но к приплоду уже не готов.
К сожалению, концепция у Дмитрия Львовича еще не созрела, поэтому разговорный жанр выглядел как неловкое для большинства женщин в зале хвастовство на тему, что он еще может задать в постели жару. Даже каверзные вопросы из серии «как вы думаете, что будет с Россией?» — не сбивали Быкова с магистральной линии.
Я узнала, что художественно одаренный друг Дмитрия Львовича изобразил Катьку на картине с голой грудью.
Рассказ о родах младенца, на которых Быков присутствовал, перемежался прогнозами скорого краха политической системы. Как только это произойдет, все поуехавшие во главе с Дмитрием Львовичем вернутся в Россию, чтобы навести там порядок. Начать, к сожалению, придется с казней, а продолжить воровством из бюджета. Этого Дмитрий Львович, конечно, не сказал, это уже мой прогноз.
Возвращаясь домой, я подумала, что стоит найти в социальных сетях официальный аккаунт Дениса Чужого, подписаться и быть в курсе его концертов.
Так уж устроен человек, что в новый мир он прибывает со старыми вещичками. И многие из них оказываются просто не нужны.
В Белграде мне оказалось не нужно крайне ценное для Москвы пуховое пальто, но зато я каждый день использую санскрин, к которому в России вообще не прикасалась.
Что-то останавливало меня, не давало избавиться от пальто. Подарить его, продать, обменять, в конце концов, все время возникала мысль, что пальто может вдруг остро понадобится.