«…Чтобы всякий верующий в Меня не оставался во тьме.
И если кто услышит Мои слова и не поверит.
Я не сужу его, ибо Я пришёл не судить мир,
Но спасти Мир».
Евангелие от Иоанна 12:46-48
Все совпадения случайны, герои выдуманы, а автор фантазёр.
Когда на острове отключили свет – всего 20 лет назад это происходило регулярно – Блаже привычным жестом взял подсвечник, вынул старый огарок, тщательно выскоблил внутренность от нагара, поставил на место новую свечу и запалил её. Сейчас, в 2019-м, он на несколько секунд вспомнил своё детство, и все записанные на подкорке совершаемые прежде отцом действия повторились рефлекторно.
32 лет от роду, сын приходского священника, он пошёл по родительским стопам и уже в 27 лет был рукоположен в сан. До того были восемь с перерывом лет неровного обучения на юридическом факультете Белградского университета, попытка работать в основной для побережья туристической отрасли и, наконец, возвращение к истокам – помощником алтарника в храме Святой Троицы при монастыре Прасквица у родного отца.
Здесь, на острове, Блаже служил нечасто: только по церковным праздникам и, как правило, вместе с отцом. Но сегодня настоятель был нужен в храме, и потому он отправил сына на службу одного. В небольшом приходе на острове Святого Стефана было всего восемь прихожан.
Местный староста Ивица – всю жизнь проработавший таксистом местный житель, как и все остальные, вырос на острове, воспитал троих детей, давно ни в чем не нуждался, но по привычке продолжал работать в такси – больше для удовольствия, чем для заработка. Хотя бывали случаи. Когда богатые русские начали открывать для себя маленькую безвизовую Монтегорию, очень похожую на Россию 90-х отсутствием законов и правил, они разбрасывались деньгами, чем достаточно сильно развратили местных жителей. Тогда Ивица впервые в жизни увидел широкую фиолетовую купюру достоинством в 500 евро, которой с ним рассчитался какой-то пьяный русский за двухчасовую экскурсию в древнюю столицу Цетине.
***
6 января, в канун православного Рождества, на Балканах отмечается Бадньи дан. В этот день здесь обычно устраивают костры из дубовых веток на площадях перед церквями. Этот языческий обычай, перекочевавший в христианскую традицию сербов и соседних с ними православных народов, никак не мешал славить Его Рождение. Наоборот, только помогал: костры поджигали перед началом вечерней службы и порой поддерживали по полночи. В отличие от летней традиции северных славян, через костёр не прыгали, да и размеры его вряд ли могли допустить такую возможность: иной раз высота пламени достигала нескольких метров.
Перед Церковью Святого Стефана на одноимённом острове были аккуратно разложены разлапистые ветви вековых дубов вперемешку с сосновыми, в изобилии произраставшими в национальном заповеднике, располагавшемся по обе стороны от естественной отмели, делающей из острова полуостров. Атмосфера здесь зимой – ни с чем не сравнимая, непогода и отсутствие людей существенно добавляют мистицизма этому и без того довольно притягательному, закрытому в обычное время месту. Сезон здесь длится с 1 мая по 1 октября, а всё остальное время самый эксклюзивный курорт всей Адриатики пустует. Только охранники в форменных куртках ANAM стоят возле некоторых домов, превращённых инвесторами в отдельные номера для дорогих в прямом смысле слова гостей. Стоимость одной ночи здесь начинается от 1500 евро и доходит до аукционной в случае с любимым номером Софи Лорен с собственным пляжем. Ежегодно в феврале устраивается аукцион по продаже этого номера на новый сезон. Максимально ставка за него достигала 550 тысяч евро за пять месяцев – в среднем по 3,6 тысячи в день. Однако и столь высокие цены, и существенная ограниченность номерного фонда (всего на острове 52 здания-номера, не считая двух церквей, ресторана, администрации и домов обслуги), тем не менее, создают фантастический ажиотаж вокруг Святого Стефана, делая это место чуть ли не самым загадочно-притягательным на Балканах.
Однако мало кто помнит, что еще совсем недавно в этих домах жили люди, остров не был закрытым, а в церквях проводили службы каждый день, а не два раза в год, как теперь. Когда государство югославского тёзки Сталина решило воспользоваться природными преимуществами соединённого узкой каменной полоской с материком полуострова и сделать из него закрытый отель, в три месяца всех местных жителей выселили в континентальную часть посёлка, предложив им дома большей площади. К тем же, кто ни в какую не хотел переезжать, начали применять изощренные методы давления: во время прогулок по острову рядом с ними «случайно» падали камни с соседних крыш, крысы, неожиданно наводнившие подпол их домов, съели все припасы и угрожали здоровью жильцов, а змеи, регулярно встречавшиеся теперь на кухнях и в ванных, не оставляли шанса на благополучный исход противостояния с задумкой Тито. В итоге через пять месяцев переехали все. Почти. Кроме старого печника Мило, который бесследно исчез. Ещё вечером все его видели направляющимся домой спать, а утром семья обнаружила пустую заправленную постель без следов сна и отсутствие личных документов. Куда мог деваться Мило, если уже тогда единственный выход с острова (и он же вход) – огромные старинные ворота – запирались на ночь, никто не мог объяснить. Его и прежде неразговорчивый сын стал совсем замкнутым, а жена, как показалось многим, была будто бы даже рада такому исчезновению собственного мужа.
***
В этот год ожидание Рождества было тревожным. Обсуждавшийся долгое время и наконец принятый под самое Новогодье закон «о церковных объектах», открывавший путь для изъятия государством древнейших монастырей и церковных комплексов, в особенности таких, как монастырь Острог или Цетинский монастырь, в целом ряде городов вызвал бурные протесты, уже переросшие в противостояние с полицией. Не стала исключением и приморская община.
Вопреки ожиданиям и несмотря на немногочисленность в зимнюю пору местного населения, ряд прибрежных городков — летних столиц курортного отдыха — уже выступил с протестами. Не без молчаливого согласия местных властей демонстранты перекрыли дороги и кое-где даже построили баррикады. Полиция на это никак не среагировала: видимо, был дан приказ не вмешиваться нигде, кроме столицы. Иная версия, популярная среди демонстрантов, гласила, что у силовиков просто не было такого количества резервов, средств и личного состава на местах: все были стянуты в Подгорицу, где столкновения продолжались.
Миккеле, по паспорту — Милорад Стоянович, глава одного из тринадцати семейств древних Пастровичей, исторически проживающих в горах над Святым Стефаном как минимум последние 850 лет, во второй половине своей бурной жизни стал особенно тяготеть к православию и стал одним из негласных лидеров монастырского прихода Прасквицы. В первой же половине жизни у него было много веселья — югославских наслаждений первого курорта «социализма с человеческим лицом», куда привозили даже голливудских кинозвёзд: Сильвестра Сталлоне, Клаудию Шиффер и многих других; женщин, у которых он пользовался неизменным успехом в силу своей средиземноморско-итальянской внешности; дискотек; итальянской контрабанды; балканских войн; нелегального оружия; самопального бензина и первых бронированных машин с перебитыми номерами под капотом. Изюминкой «бизнеса по-балкански» Миккеле была успешная перепродажа угнанного бронированного «Мерседеса» Дэвида Бекхэма министру юстиции Средней Македонии, которая вскрылась только через два года. Теперь же он готовил ещё более невероятную по своей дерзости задумку: хотел заблокировать ненавистного Вепря — фактического хозяина Монтегории — в его резиденции, куда тот собирался приехать сразу после Рождества.
В маленькой стране все всё знают, но даже здесь только жителям Святого Стефана было доподлинно известно, как часто бессменный президент Монтегории Вепрь Милович бывает на лечебном воздухе сосновых лесов своей резиденции внутри национального заповедника. Непримечательное снаружи, но изысканнейшее внутри, здание формально государственной, а фактически частной резиденции больше напоминало вынесенный за тысячи километров филиал Лувра и Дрезденской картинной галереи в одном флаконе. На 800 квадратных метрах нижней террасы размещалось более 2500 произведений искусства (более чем по 3 на квадратный метр!). Скульптуры, древние бронзовые и каменные бюсты, картины, статуэтки – украденные, пропавшие без вести или самопально откопанные «черными археологами» по заказу Вепря. Одну из стен помещения украшали древние клинки: французские, итальянские, немецкие, турецкие и даже японские мечи, шпаги и сабли без особого разбора висели сплошняком. Прямо под ними на полу стояли три гигантские вазы династии Цин – подарок ЦК Компартии Китая албанскому диктатору Энверу Ходже, выменянные у албанских головорезов на два угнанных в Румынии «Гелендвагена». Рядом с ними лежали подёрнутые характерной патиной ножные кандалы, в которых, якобы, молодой Мигель Сервантес два года сидел в плену алжирских пиратов в Ульциньской крепости. Легенда гласит, что именно там Сервантесом было придумано до того не существовавшее женское имя Дульсинея, – то есть, дословно «Ульциньская», девушка из городка Ульцинь, которая ухаживала за ним в тюрьме. Вепря забавляла созвучность великой китайской династии V века до н.э. и названия самого южного — и, как следствие, албанского — городка монтегорского побережья.
Сам Милович происходил из семьи югославской научной интеллигенции, его отец был видным профессором-академиком, а сын с середины 80-х пошёл по «комсомольской линии» той эпохи: сигареты, контрабанда, проститутки, наркотики, власть. Заработав в 1987 году свой первый миллион немецких марок на контрабанде в Италию четырёх военных катеров, под завязку забитых турецкими сигаретами, к концу второго десятилетия ХХI века он был первым и единственным миллиардером страны, чьё фактическое население составляло менее полумиллиона человек. Кстати, именно тот факт, что подельники Вепря платили в марках (не в итальянской же лире им было платить) и обусловил скорый переход Монтегории из югославского валютного пространства в немецкое. Уже с 1991 года, формально — по причине неудержимой инфляции динара, только что переименованный Титоград перешёл во внутренних расчётах на немецкую марку. Для Вепря и его банды это была единственная возможность легально потратить накопленные к тому времени десятки миллионов наличных марок, начавших было плесневеть в сейфах во влажном адриатическом климате.
Вы когда-нибудь видели, как выглядят заплесневелые деньги? Если нет, это малоприятное зрелище. Скользкие на ощупь, разваливающиеся в руках, с поплывшей краской на рифлёных контрольных лентах и мерзким запахом. Чтобы прийти в такое состояние, купюре нужно лежать в непроветриваемом закрытом помещении с высокой влажностью несколько лет. Но всё зависит от уровня влажности. Когда Вепрь впервые столкнулся с этой проблемой, то не придал ей особого значения: подумаешь, пара десятков купюр пропадёт. Когда плесень приобрела угрожающие масштабы, вопрос встал ребром – где и как менять эти миллионы плесневелых марок? Ответ нашёлся у гениального финансиста монтегорской «коза ностры»: запросить Берлин об официальном переходе на немецкую марку! Так, бывшая на тот момент частью Союзной Федеративной Республики Югославия Монтегория стала полулегальной составляющей немецкой валютной зоны. В аэропорт хорватского Дубровника прилетел специальный самолёт Финансовой службы ФРГ, в котором было 250 миллионов марок — крупными, средними и мелкими купюрами, а также мелочью — пфеннигами. В них-то и растворил потом главный бандит Адриатики свою «плесень». Груз с этим несметным по тем временам богатством перевозился на пяти бронированных фурах, по такому случаю специально доставленных с завода «Мерседес» в Баварии. Их безопасную доставку из Дубровника обеспечивал полный состав мафии, в формате специально под это созданной национальной гвардии. С тех пор все свои действия монтегорская мафия предпринимала в условно «легальном» формате – под видом «национальной гвардии».
***
Профессор Влатко уже давно отошёл от дел. В 90-е на посту военного атташе Югославии в Оттаве он разработал схему по обходу наложенных на свою страну санкций в части покупки столь нужного в то время оружия. Она была до неприличия проста. Формально оружие закупалось для несуществующей частной военной компании в Монреале, у которой из всего вооружения по факту был только степлер, затем перепродавалось через несколько таких же мифических фирм и в итоге морем доставлялось в Монтегорию, откуда уже его забирали по железной дороге в Белград. Но, по наводке своих могущественных соседей с юга, канадцы схему вскрыли и упекли профессора в тюрьму на 7 лет. Вернувшись после выхода из тюрьмы домой, в свой городок на побережье, Влатко — большой поклонник русской литературы и хорошей абрикосовой ракии, обладатель полного собрания сочинений большинства великих русских писателей XIX века, неожиданно для всех открыл прачечную. Город был маленький, все хотели вживую посмотреть на местную легенду, но, чтобы не глазеть просто так, начали нести Влатко свои грязные вещи. Расчёт на популярность оправдался: совсем скоро Влаткина химчистка стала обстирывать весь город.
Однако не в этом был главный смысл! Цимес состоял в том, что под прикрытием химчистки абсолютно открыто работал центр югославской разведки для обмена информацией между Белградом и его разрозненными агентами в Монтегории. И возглавлял его профессор Влатко.
Миккеле, как и отец Блажо, был знаком с Влатко по прежней жизни: в юности они вместе кадрили приезжих красоток. Потому дела после возвращения закрутились пуще прежнего. И теперь именно профессор-контрабандист был мозговым центром операции «Капкан на зверя».
***
Небо над Лиссабоном медленно догорало розовым закатом. Солнце, покидая Старый Свет, садилось прямо в океан. Особенно хорошо тёплые перламутровые отблески закатного солнца были заметны из личного бизнес-джета Вепря, в этот вечерний час набиравшего высоту над западным краем Евразии. Два часа назад там завершился очередной саммит Западно-Атлантического альянса, в котором впервые в качестве равноправного члена участвовал президент Монтегории. Он мог бы поехать в Эшторил — роскошный пригород Лиссабона, на ужин с видом на океан в компании ещё нескольких приглашённых на саммит балканских лидеров, но предпочёл по-английски ретироваться. Надо отдать должное: наравне с врождённым аферизмом и клептоманией Вепрь Милович обладал завидным чувством дома и краевым патриотизмом и редко когда подолгу задерживался за границей. Его мало привлекали красоты западноевропейских городов, жемчужины архитектуры и европейской культуры. Он не понимал театра, а из кухни всегда отдавал предпочтение родной адриатической – смеси мясной, континентальной балканской и легкой рыбной, приморско-итальянской. Мотива оставаться даже в самых крутых европейских столицах не имел, торопясь поскорее вернуться в свои резиденции. Тем более — было куда возвращаться! Богатству и разнообразию дворцов Вепря могли бы позавидовать, пожалуй, все европейские лидеры за редким исключением. Только отставной итальянский политик-олигарх с немного криминальным (но совсем другого уровня, чем у Вепря) прошлым, имел более красивые и изысканные дома. Оттого последний ему всегда по-особенному зло завидовал.
Три часа полёта прошли за чтением сербско-хорватских газет. Вепрь был до крайности самолюбив и внимательно отслеживал, что про него пишут соседи. Он регулярно заказывал у прикормленных журналистов хвалебные материалы, притом не только в балканских, но даже в английских и иногда российских СМИ. Подобного рода работу для него обычно проводила семейная пара Гигиеновых – известный в узких кругах журналист крупного российского издания, получивший в 2006-м за свои хвалебные оды Миловичу один из первых паспортов независимой Монтегории (в придачу к вилле), и его жена-сербка, главный информационный спонсор всех балканских гей-парадов. Но некоторое время назад многолетний контракт на «отмазывание» Вепря от регулярных обвинений в европейской наркоторговле и контрабанде оказался под угрозой: слишком большую активность в искусном обрабатывании Миловича стал проявлять когда-то популярный российский галерист Бельман. Пару лет назад обустроившись по приглашению строителя американских военных баз на монтегорском побережье, в отжатом у русского строительного магната жилом комплексе, сейчас он активно искал заказы. Предпринимал уже пятую попытку приблизиться к команде Вепря, который не спешил нанимать одиозного русского еврея. Вепрь прекрасно знал ещё по временам мафии: предавший единожды — повторит. Потому избегал назойливого галериста, прежде работавшего по заказу Кремля, но потом этот самый Кремль проклинавшего. Тем более, Милович понимал: Бельман приехал не сам по себе, но по заказу британской МИ-6, с целью дискредитации своими антиправославными «перформансами» российского фактора в массовом сознании простых, доверчивых и любящих Россию монтегорцев. И хотя цели Вепря были в чём-то схожи, всё же он хотел вести свою собственную игру.
А защищаться Миловичу было от чего. Медийная волна, поднявшаяся против него со всех сторон на фоне нового закона об изъятии храмов, грозила превратиться в цунами и снести многолетнего правителя Монтегории.
На следующее утро по прилёту в Подгорицу его опасения подтвердились: контрразведка донесла своему лидеру, что из соседней Боснии в республику прибывают десятки отставных офицеров, а у албанцев кто-то решил закупить 150 единиц стрелкового оружия. Мнительный по своей природе, Вепрь тут же приказал усилить охрану своих резиденций и отправился на встречу с однопартийцами.
Собравшиеся в родном для лидера Цетине полторы сотни экстренно приехавших со всей республики бонз правящей последние 30 лет партии больше напоминали сходку криминальных авторитетов, кем в сущности и являлись. Дорогие итальянские костюмы в полоску по моде конца 90-х, расстёгнутые до солнечного сплетения рубашки как у Вепря или тончайшего кашемира джемпера Zilly, золотые цепи и «котлы»-турбийоны – мало что напоминало о том, какой на дворе год, кроме последних «Айфонов». Даже среди многочисленной, но разрозненной оппозиции Вепрю попадались такие кадры. А один молодой «бычок», избравшийся от оппозиционной партии, как-то раз из желания выделиться пошил себе костюм «в цвет Георгиевской ленты» и ещё порывался возглавить колонну «Бессмертного полка» в Тивате, но, благо, был быстро оттеснён более адекватными активистами.
Вопрос на повестке собрания монтегорских «донов» был один – хватит ли у них сил для сохранения контроля над республикой в случае негативного развития событий и расширения протестов.
Как только в зале появился Вепрь, началось заседание. Первым взял слово «крошка Зоки» — крупный и высокий даже среди монтегорцев детина, прославившийся тем, что в лихие времена бандитских разборок при расстреле не оплативших «крышу» бизнесменов вместе с семьями он поначалу «жалел» детей, оглушая их прикладами, но не убивая. Правда, некоторые из них после такой «жалости» становились ходячими овощами, а один спустя несколько лет решил отомстить и чуть не убил своего «благодетеля». Тогда «крошка Зоки» уже перестал жалеть кого-либо. Бизнес его был построен на контроле приморских ресторанов. Сам Зоки очень любил вкусно поесть и регулярно устраивал пиры, выбирая для этого самое лучшее на данный момент заведение. Если ему нравилось обслуживание и блюда, он не трогал владельца, платившего ему 30% дохода. Если же что-то шло не так, ресторан изымался в пользу Зорана Михайловича уже на следующее утро. За все годы подобных практик не осталось, пожалуй, почти ни одного места, не сменившего владельца. Хотя нет, один такой был – старый байкер Йован, ещё в середине 80-х открывший трактир «Крст», с тех пор ставший «заведением №2» на Будванской ривьере, каким-то неведомым образом всегда оставался в выигрыше после застолий Зоки. Говорили даже, будто он что-то особенное подмешивал в еду мафиози. Особенностью бизнеса «по Йовану» было мудрое нежелание становиться самым лучшим заведением, чтобы не привлекать к себе избыточного внимания первичных накопителей капитала. И это работало: «лучшие» всё время менялись, в то время как стабильное второе место Йован не отдавал никому. Сам же он принципиально не хотел что-то менять в своей жизни и от неоднократных предложений пойти в политику неизменно отнекивался.
«Крошка Зоки» говорил, как всегда, много и крайне охотно – как будто ел, переходя от закусок к буйабесу и далее к главному блюду, запивая всё это неизменным красным вином. Но в какой-то момент его речь смолкла. В здании послышались выстрелы, заставившие Вепря пожалеть о том, что он приехал на сходку-собрание партийцев.
Охрана попыталась оперативно вывести начальника из здания, но не тут-то было – выходы оказались закрыты. Стремительно приближавшиеся звуки коротких очередей не оставляли выбора – Вепрь мог спастись только по воздуху. Охрана повела его на крышу.
По звонку начальника охраны вертолёт, всегда стоявший наготове, уже отправился за ним, как вдруг всё оказалось кончено. Выстрелы стихли, а оставшиеся вчетвером с шефом охранники, не сговариваясь, застрелили «дикого Ацо» — начальника охраны Миловича, и скрутили своего подопечного.
Единственный балканский миллиардер ждал своего часа на крыше им же построенного отеля, где тремя этажами ниже, в большом зале, сидели практически все главные бандиты Адриатики, державшие в страхе добрую половину бывшей Югославии.
Как такое могло случиться?
Если в чём-то и сохранилась ещё Югославия, то, безусловно, в криминальном мире, который не знал административных границ единой прежде страны. Монтегорцы крышевали бордели в Загребе и Белграде, торговлю наркотиками в Хорватии, Сербии и даже частично в Боснии, где постоянно вели с местными мусульманами межкартельные войны за лакомый кусок теневого рынка. В какой-то момент наркокартель Миловича обеспечивал своим «товаром» пол-Европы — вплоть до Германии. Периодически вспыхивающие перестрелки с албанцами, исторически претендующими на эту сферу, заканчивались очередным разделом чужой территории и доходов.
Ещё во второй половине 1980-х, в период зарождения и начала становления монтегорской мафии, за право неформального контроля над портом Котора и всех вытекающих из этого преференций повздорили выходцы из двух соседних сёл, расположенных в Бока-Которском заливе, – Шкаляры и Кавач. С тех пор уже на протяжении более 30 лет война между ними только нарастала, а география столкновений охватила почти всю Европу, Турцию, Израиль, Россию, Украину и даже США. Монтегорские «Монтекки и Капулетти» самозабвенно мстили друг другу, – а поводов за треть века накопилось предостаточно. Так вот, даже Вепрь, когда подмял под себя всю мафию, не смог прекратить давнюю войну: то тут, то там представители враждующих кланов продолжали убивать друг друга. И Вепрь понял, что сможет извлечь выгоду из средневековой традиции. Используя попеременно то одних, то других, он проворачивал самые грязные дела руками одного клана, а потом устранял исполнителей с помощью другого. Так продолжалось уже много лет.
Но пришло время, и, наконец, нашлись два отпрыска известных фамилий из конфликтующих сёл, которые решили положить конец войне. Пораскинув мозгами, они быстро сообразили, что главным её выгодоприобретателем является Милович, без низвержения которого не удастся прекратить выкашивающий мужскую половину селений смертельный конфликт. Тогда они – впервые за 35 лет истории их семейств – тайно скооперировались, подговорили «своих» охранников Вепря, который, боясь за свою драгоценную жизнь, «страховал» шкалярских охранников кавачскими, и решили рискнуть. Выбор был невелик – либо они положат конец войне, либо их самих в скором времени убьют. Тогда они и придумали схему с похищением и временным изолированием Вепря в одном труднодоступном районе, за популярным горнолыжным курортом на севере Монтегории.
Теперь, стоя на крыше отеля, они дожидались вертолёта со своим пилотом, который должен был доставить заложника-диктатора на базу.
Но этому было не суждено случиться. Срочно приехавший на выстрелы спецназ, вызванный полицией, уже прорывался в здание в поисках президента. Вертолёт тем временем всё никак не показывался.
Чувство, будто что-то пошло не так, стало постепенно овладевать заговорщиками. Но не успели они сообразить, что конкретно, как на крышу прорвались верные Миловичу албанские спецназовцы. Смерив взглядом четырёх охранников, они без лишних движений вывели президента с крыши. После двое вернулись и короткими очередями из израильских «узи» приговорили горе-похитителей.
Вепрь был снова свободен. Впервые за последнюю четверть века пережив стресс от захвата (в конце 80-х — начале 90-х с ним это происходило регулярно), он хотел поскорее вернуться в безопасное место: в свою хорошо укреплённую резиденцию неподалёку от Святого Стефана. Путь домой пришлось преодолевать в сопровождении двух армейских «Хамви» — подарка армии США по случаю вхождения Монтегории в НАТО. На заднем сидении бронированного БМВ, изготовленного специально по заказу Вепря на заводе в Баварии, он искал корень измены. Задача уже была поставлена руководителям трёх силовых ведомств республики. Не проинформирован был пока только глава МВД – прежде давний надёжный соратник времён мафии, в последнее время он всё чаще вызывал у Миловича вопросы.
Добравшись до резиденции, албанский спецназ занял круговую оборону в предназначенных для этого «гнёздах», – только после этого Вепрь вышел из машины и проделал несколько шагов в сторону дома.
* * *
Расчёт Миккеле и Влатко оправдался: после неудавшегося похищения Вепрь на пару дней запрётся у себя в резиденции. Они были в курсе заговора лучших представителей враждующих кланов и не собирались им мешать. В каждой стране есть своё «глубинное государство». Даже в такой маленькой, как Монтегория.
Внешний периметр резиденции охраняли прошедшие подготовку на американской базе «Бондстил» в Косово албанцы. Но внутрь дома их никто не пропускал. Там всем заправлял итальянец-мажордом Стеффано. Выходец из Неаполя, когда-то он был видным членом знаменитой Ндрагеты – стержневой структуры итальянской мафии. Через него многие годы вёлся контрабандный бизнес с Италией. В отличие от Вепря, Стеффано, не имевший дипломатического иммунитета, не мог легально вернуться к себе домой: там на него было заведено полтора десятка уголовных дел. Потому остаток жизни он доживал домоуправителем главного мафиози-президента Монтегории. Под началом Стеффано был довольно большой и вышколенный штат – лучшие повара, горничные, слуги, куртизанки, водители, адъютанты, внутренняя служба безопасности. Все они лично отбирались придирчивым итальянцем и при малейшей провинности безжалостно выкидывались на улицу с волчьим билетом, а потому чрезвычайно дорожили своим местом.
Но если раньше Вепрь вёл себя со Стеффано почти по-братски, то теперь многое изменилось: он ему часто хамил, прилюдно унижал, игнорировал. И, видимо, что-то внутри итальянца сломалось: он решил рискнуть. Будучи давним приятелем Миккеле, который и познакомил его с Влатко, Стеффано сам подкинул опешившим приятелям идею захвата и исчезновения Вепря. Он догадывался об интересах югославской разведки, и, как только сошёлся с Влатко, мгновенно всё понял. Его собственный интерес был простым — обрести, наконец, долгожданную свободу, устранив своего многолетнего хозяина, затем перебраться в Белград, а после, быть может, под другой фамилией вернуться в родной Неаполь. Влатко, с которым они понимали друг друга с полукивка, обещал всё устроить в лучшем виде.
План захвата был следующим: Стеффано должен был подмешать в еду, подаваемую на ужин Вепрю, сильнодействующее снотворное, затем спуститься и открыть тайный ход, ведущий из резиденции на Святой Стефан, где его должны были поджидать Миккеле с Влатко. О существовании подземного тоннеля, кроме самого Вепря и Стеффано, знало только несколько старейшин из семейств Пастровичей, включая Миккеле. На обычной деревенской трёхколёсной тачке предполагалось перевести спящего Вепря на остров, а затем спрятать его в подвале под храмом. Тем самым храмом, где служил Блаже.
Идеальный план имел несколько недостатков, но главным было то, что этим тоннелем последнюю четверть века практически не пользовались, и никто точно не знал, что в нем было на самом деле в данный момент. Снаружи со стороны острова тоннель был закрыт на засов с замком, ключ от которого имел только Стеффано. В доме же, в силу загромождённости предметами старины, вход был давно забаррикадирован всяким антиквариатом, не пришедшимся по вкусу Вепрю по тем или иным причинам. Миккеле пытался было уговорить Стеффано дать им ключ заранее, чтобы они смогли пройти по тоннелю, но итальянец был непреклонен. Из опасения срыва операции и лишних глаз (ведь служба безопасности управляющей островом компании ANAM была тесно связана с монтегорским Агентством национальной безопасности) он настаивал на том, что войти в тоннель можно будет только раз — и один раз из него выйти, не привлекая к себе лишнего внимания.
Вечером в день запланированной операции разразилась буря – надвигавшаяся на побережье гроза обрушилась стеной дождя с громом и молниями, так что переодевшиеся в сотрудников технической службы с «чистыми» электронными карточками для доступа на территорию Миккеле и Влатко в фирменных прорезиненных плащах ANAM не вызвали у охраны никакого интереса – быстро сориентировавшись на острове, они уверенным шагом дошли до церкви, спустились в подвал и сравнительно легко открыли замок на засове. Но не тут-то было – за многие годы неиспользования сам засов настолько прирос к двери, что никак не хотел поддаваться. Положение казалось безвыходным – ключ, со скрипом провернувшись с третьего раза в замочной скважине ни на шаг не приблизил успех. Засов стоял недвижно, а выбивать его – довольно шумно, да и инструментов никаких. Оставался последний шанс – вентиляционное окно, находившееся с другой стороны церкви.
Поднявшись из подвала, они нос к носу встретились с Блаже, который чуть не столкнулся с корпулентным Влатко. Священник, первоначально посвящённый в планы, до последнего колебался. Он не был уверен в правильности столь дерзкой идеи, хотя и презирал Вепря, считая его врагом православия. Только за два дня до часа икс Блаже ответил, что готов. Теперь его функция заключалась в организации укромного места, где живым или мертвым будет содержаться узник. Неловкость возникшей паузы снял Миккеле, незаметно подставив руки для благословения. Весь остров просматривался камерами видеонаблюдения, потому неожиданную встречу «рабочих» со священником на площади перед церковью могли заметить. Быстро обойдя храм, наконец, они нашли зарешёченный вентиляционный выход, рядом с которым очень удачно находилась тренога с надписью «не наступать». Недолго думая, Миккеле снял с себя плащ, повесил его на массивную треногу и загородил этой конструкцией окно, расположенное на уровне земли.
В этот раз засов поддался, и охотники на Вепря, открыв железную решётку, стали быстро спускаться в вентиляционный проём. Сухой и жилистый Миккеле нырнул в него рыбкой, а вот Влатко пришлось помучиться. Наконец и его живот прошёл через отверстие, и они оказались в сыром и старом тоннеле. Прыгающий свет фонарей выхватывал из темноты древнюю кладку, которую не чистили больше сотни лет. Тоннель стремительно шёл вниз, где-то со стен капала вода, историческую неровность пола дополняли многочисленные сколы, так что нужно было одной рукой опираться на стенку, чтобы не упасть. Вдруг под ногой Влатко что-то треснуло – фонарь вырвал из тьмы чью-то кость. Присмотревшись внимательнее, он обнаружил неподалёку свалявшиеся лохмотья одежды и …человеческий череп. В головах друзей синхронно всплыла история исчезнувшего при Тито старого печника. Но останавливаться и копаться в этом абсолютно не было времени.
***
Тем временем на ужин Вепрь заказал себе нежное мясо угря, припущенное с овощами и картофельным пюре с мангольдом. В качестве «антипасти» был выбран зелёный салат с помидорами, а на десерт нежный безглютеновый мильфей. Он всю жизнь был довольно подтянутым, но с возрастом начал понемногу поправляться, потому старался следить за фигурой. Собственно, сильнодействующее снотворное было подмешано только в мильфей – любимый десерт хозяина. Очень скромно выпивающий, Вепрь попросил открыть итальянское Барбареско 2012 года. Два бокала вина должны были только усилить седативное действие препарата.
Стеффано внимательно следил за процессом насыщения своего хозяина. Впрочем, как и всегда. Добравшись, наконец, до мильфея, Вепрь вдруг неожиданно вышел из-за стола и сам пошёл в сторону кухни и винного погреба. Никому не сказав ни слова, спустился в погреб и, немного поискав, достал с нижней полки бутылку Бермета 2003 года. Балканский Херес, сделанный в Воеводине, очевидно, как нельзя лучше подходил к мильфею. Вернувшись с бутылкой Бермета, он пошутил, что такой же пили на «Титанике» за полчаса до столкновения с айсбергом. Стеффано только улыбнулся уголками губ. Закончив с трапезой, Вепрь отправился в свой кабинет, где он любил проводить одинокие вечера за подсчётом доходов и распределением теневых прибылей. «Строить Монтегорию», — иронизировал он, понимая под своей страной свою мафию. Стеффано прекрасно знал график хозяина, он только и ждал момента, когда тот закроется в кабинете и буквально спустя двадцать минут забудется крепким сном прямо в удобном, обитым крокодиловой кожей дубовом кресле, сделанном на заказ известной итальянской фабрикой.
Не прошло и десяти минут, как привратник стоял у дверей кабинета с… садовой тележкой, на которой перевозят подстриженную газонокосилкой траву. Трижды постучав в кабинет босса, Стеффано открыл дверь своим ключом, застав Вепря, как он и предполагал, уже в бессознательном состоянии. Длинное тело лежало прямо на медвежьей шкуре в одном шаге от кресла. Использовав все свои накопившиеся силы, итальянец, наконец, водрузил тушу шефа на тележку и тихонько повёз её к незаметному лифту, сделанному прямо в кабинете Вепря. Спустившись на лифте на один этаж, Стеффано столкнулся с проблемой, как бесшумно пройти сквозь загроможденье из картин, бюстов и скульптур. Расчистив, наконец, себе проход, он вместе с содержимым тележки добрался до заветной двери.
Вепрь и в сознании-то не был лёгким типом, но в бессознательном состоянии оказался просто неподъёмным. Трое сильных мужчин с трудом справлялись с обездвиженным телом на тележке. В узком проходе тёмного тоннеля, где из всего света было лишь три мятущихся фонарных луча, тяжелее всех дышал Влатко. Приятели неоднократно отговаривали его идти вместе с ними, но он был до неприличия упрям. Быстро проделав путь до резиденции (два километра под землёй в тоннеле два на полтора метра), назад он уже шёл с тяжёлой одышкой и часто останавливался, облокачиваясь о стену. В былые времена такое расстояние он бы преодолел за десять-пятнадцать минут, но после канадской тюрьмы Влатко был порядком изношен. В самой нижней точке тоннеля стояла вода, доходившая до уровня бедра. Когда они проходили туда, воды было существенно меньше. Здесь камни размылись сильнее всего, и вести тележку было очень непросто. Оступившись, Влатко всем своим грузным телом рухнул в воду, Миккеле поспешил на помощь другу, в то время как Стеффано не по-итальянски педантично вёз тело своего многолетнего шефа. Вынырнул Влатко почему-то весь в крови. В процессе падения он сильно ударился лбом о стену и рассёк себе бровь. Идти дальше предстояло в горку, в то время как в тоннеле откуда-то доносилось завывание и всё более нарастающиий гул. Чуть выйдя из глубокой воды, похитители остановились. У них осталось всего два фонаря: Влатко свой разбил.
Вдруг откуда-то стала постепенно прибывать вода. Вначале они грешили на ливень, затапливающий зарешёченную вентиляцию, сквозь которую они и попали сюда. Но, осмотрев стенки, они поняли, что вода струится сквозь них. Солёный привкус не оставлял никаких сомнений. Тоннель тёк морской водой, причем серьёзно. Проделав ещё пару десятков шагов наверх, Стеффано, всё это время толкавший тележку с Вепрем, предложил сделать остановку. И в этот момент сверху их внезапно накрыл поток.
Тьма, боль от падения на камни, попытка удержаться… опять кувырок по стенам…
Поток схлынул так же неожиданно, как и пришёл. Первым вынырнул Миккеле – профессиональный ватерполист знал, как задерживать дыхание и не сопротивляться воде. Недалеко от себя он обнаружил Стеффано, придерживающего одной рукой другую, видимо, сломанную в процессе бросания по камням. Они переглянулись и осмотрелись – поток воды отнёс их не так далеко от первоначального места, но ни Влатко, ни тележки с Вепрем поблизости видно не было. Засуетившись, они ринулись было вниз, но уже через три метра натолкнулись на обвал тоннеля, оставивший только узенькое отверстие размером с подзорную трубу. В нём не было воды, и сквозь него ничего не было видно. Тихо окликнули Влатко, затем громче, затем во весь голос. Мерный гул волн где-то над головой был им ответом.
***
— А знаешь, так даже неплохо получилось… Не ожидал, конечно, но по итогам всё равно неплохо… Ты, такой всемогущий, купивший всё и вся, продавшийся всем и вся, и я – без гроша в кармане, зато честный идиот с идеей… Какую страну уничтожил, какой народ совратил!.. Твои грёбаные наркотики унесли в могилу моего сына – не уследил, дурак, пока играл в разведчика. Оружием Родину обеспечивал, дома неделями не бывал, а он, малолетка, уже подсел на героин… Моя жена, скрывавшаяся от твоих бандитов в горах, пережила такие страхи, что тебе ад раем покажется… Однажды её схватили почти у дома, на глазах детей стали раздевать, издеваться, чёрт знает, что было бы, если б не соседи, поднявшие шум… Затем ты стал собирать по стране красивых девок, и твои гайдуки, словно турки, дали наводку на мою единственную дочурку Ясмину… Её пригласили на приём, где был ты. Вы познакомились, и она забеременела… Родила от тебя, подонка, ты же ни разу за 12 лет не приехал посмотреть на собственного сына… И вот теперь лежишь такой беспомощный и дохлый здесь, на камнях… Нашёл, наконец, своё пристанище… И гробом на колёсиках накрылся… Отмучился… Да, видно, и мне с тобой по пути… Пойдём, зятёк, доведу… Не вырывайся, пойдём…
Два тела – толстое и длинное — лежали меньше чем в метре друг от друга, их ноги почти касались, вода колыхала одежды. С одной стороны слабо пробивался призрачный свет, с другой был обвал, закрытый перевёрнутой тележкой… Вепрь и Влатко – такие космически разные, встретили свой конец вместе, на одних камнях, в одной воде лучшего в мире моря.
***
Колокола неистово били к заутрене. Блаже, не сомкнувший за всю ночь глаз, был почти в состоянии транса. Никто к нему на службу так и не пришёл. Лишь две согбенных фигурки в плащах технического персонала управляющей компании ANAM тихо молились возле выхода. Одной из них плащ был не по размеру велик: оттого казалось, что это какое-то нелепое привидение. Постояв минут десять, они незаметно исчезли.
Какие-то призраки-прихожане Святого Стефана, подумал Блаже.
В то утро рыбаки, регулярно привозящие на остров свежепойманную рыбу для ресторана, забрали с собой двух неизвестных монахов с красными глазами, но умиротворёнными лицами. За Будвой у пляжа Яз они пересели на быстроходный катер, который взял курс в сторону Италии. Как в старые добрые времена…
А через два дня в воде между Святым Стефаном и королевским пляжем нашли знаменитую серебряную икону Богородицы-Троеручицы, не раз спасавшей местных жителей. То ли с затонувшего корабля всплыла, то ли течением принесло, подумали рыбаки. И даже не вспомнили про двух уставших монахов, переданных им заботливым отцом Блаже.