Такое знакомое, привычное дерево — ель. Как правило, она ассоциируется с чередой зимних праздников, с блестящими шарами, подарками и предновогодней суетой. А заснеженный еловый лес навевает ощущение сказки… Если же уйти от этой городской романтики и обратиться к русскому фольклору, то в глаза наоборот бросится неприглядная роль ели. Мрачная, с колючими иголками на «костлявых» ветвях, она связана с потусторонней тематикой, с нечистой силой и миром мёртвых. Отношение нашего народа к ельнику прекрасно выражает следующая пословица: в берёзовом лесу — веселиться, в сосновом — Богу молиться, а в еловом — удавиться.
Совершенно иное восприятие этого дерева мы наблюдаем в румынской народной культуре. Испокон веков в этих краях ель считалась священным древом, самым величественным и прекрасным. Ведь царица Карпат произрастает в горах на высоте свыше 2000 м, среди вечных снегов, а её верхушка уходит в поднебесье, на «тот свет». И в то время как остальные деревья подчиняются годовому циклу, ель всем своим видом демонстрирует бессмертие. Справедливости ради уточним, что в традиционной румынской картине мира есть и другие священные деревья — дуб и яблоня. Однако мифологический комплекс ели отличается особой многогранностью.
Наверху крутой горы
Ель могучая стоит,
Величава, зелена,
Кроной небо убрала:
Солнышко в её иголках,
Месяц промеж веток колких,
Звёзды среди лап блестят,
Пропасть их — не сосчитать!
(из румынского фольклора)
Одна из румынских легенд о сотворении мира рассказывает, что Бог ударил посохом в первозданную пучину — и на этом месте вознеслась гигантская ель. Она соединила между собой три мира, и отныне её населяют стражи трёх стихий: в корнях живёт змея, по стволу лазит выдра — она же отвечает и за водную стихию, а в кроне гнездится сокол. При этом ель наделена и христианской символикой: ведь её макушка и кончики ветвей как будто увенчаны крестами. В народе это объясняется тем, что Нечистый сразу же захотел присвоить ель, прельстившись её колючей красотой, и обил дерево железными гвоздями. Тогда Бог выдернул их и заменил на деревянные, с крестиками. Так её ветви получили крестообразную форму, и с тех пор нечистая сила обходит ель стороной.
Эта легенда отчасти объясняет, почему в Румынии еловый орнамент встречается повсеместно, будь то насечка на воротах, узоры на сундуках для приданого, вышивка еловыми лапками на рубахах или резьба на придорожных крестах (в которой элементы языческой дендролатрии сочетаются с христианской символикой). Одно из самых ранних изображений ели мы встречаем на фракийских монетах. На них выгравирована богиня Бендис с еловой ветвью в руке. Бендис была местной богиней гето-даков; её культ отождествлялся с культом таких Великих богинь, как Артемида и Геката. Иными словами, она покровительствовала всему живому, что было обречено на неотвратимую смерть. И что ещё могло стать атрибутом богини, как не вечнозеленая ветвь ели?
Само румынское слово brad ‘ель’ относится к автохтонному пласту лексики и имеет аналог только в албанском языке. Одни исследователи возводят это слово к корню со значением «божественный», другие — к латинскому viridis «зелёный». Истину выявить сложно, тем более что еловому дереву присущи оба данных свойства.
Примечательно, что в румынском языке слово «ель» — мужского рода. На этом основании и благодаря внешнему виду ель ассоциируется с мужским началом. Но мужское начало знает определённые периоды. Если зрелого, умудрённого жизнью мужа обычно олицетворяет дуб, то ель — это именно юноша до вступления в брак. Это «вечнозёленая» юность, не знающая зрелости и последующего увядания, юность вне времени, кипящая жизненными силами. Отсюда переносное значение слова brad — ‘красивый юноша высокого роста, крепкий и стройный’. Метафорическая связь между еловым деревом и юнцом широко обыгрывается в народных песнях. А образцы любовной лирики открыто демонстрируют эротический подтекст:
Как пойдёшь, милочек мой,
На охоту в лес ночной,
Ёлочку мне там достань —
Красотой тебе под стать,
Ствол еловый ты обмерь
Да сработай прялку мне —
Я в постель её возьму,
С собой рядом уложу,
Буду думать о тебе!
(из румынского фольклора)
В зоне Карпатских гор отождествление ели с мужчиной вылилось в такое обрядовое действие, как символическое побратимство. По свидетельству этнографа Ромулуса Вулкэнеску, ребенку с рождения назначался «двойник» из молодых ёлочек. Мальчик рос вместе с деревцем; в случае болезни родители ходили на поклон к его ели, испрашивая у неё силы. Когда наступала пора жениться, ель извещали об этом событии; она «участвовала» в свадьбе, и затем её вкапывали во дворе новобрачных. Той же схеме следовали и в случае смерти юноши.
Таким образом, ель выступала как субститут человека и как проводник души, поэтому в свадебно-похоронных обрядах перехода ей отводилась главная роль. Именно с неё начиналось торжество: жених либо посылал свата с еловой ветвью, либо выдвигался к дому невесты сам вместе с торжественной процессией. Во главе шествия несли срубленную ёлочку, украшенную разноцветными бантами, позолоченными орехами и сладостями. Свадебная ель как ключевой атрибут ритуала знаменовала собой плодоносящее Древо жизни, которое принесёт новой семье процветание и долголетие. Именно поэтому с такой елью связано множество примет: например, если деревце упадёт, то это к смерти одного из новобрачных. А если кто-то завладеет свадебной елью и вкопает её на перепутье, то молодая семья разрушится. В усечённом виде обычай сохранился и в наши дни: в современной Румынии молодожёнам можно подарить маленькую ёлочку в свадебной упаковке.
Поскольку, как говорилось выше, ель представляла собой жениха, то символом невесты, её женского начала, считалось ведро с водой, в которое ставили срубленное дерево. В Трансильвании ствол ели укрепляли в козонаке (хлеб из сладкого теста). Когда наряженное дерево занимало своё почётное место в доме, подруги невесты и друзья жениха танцевали вокруг него т.н. «хору елового дерева». Хора — это румынский танец наподобие хоровода. Как и любой ритуальный танец, хора варьируется в зависимости от события, к которому она приурочена. Исполняя хору в честь принесённой в дом ели жениха, молодые гости праздновали самое долгожданное событие — грядущий переход невесты в новый статус, прощание с юностью и образование новой семьи.
Параллель свадебного ритуала — похороны юноши/девушки, которые не успели жениться и не растратили свою витальную силу. В таких случаях ель представляла собой брачную партию — сочетаясь с ней символическим браком, усопший уходил в мир иной без риска стать заложным покойником и вернуться обратно. Соответственно, похороны молодого неженатого покойника разыгрывались как свадьба, в праздничных одеждах, с особым песенным репертуаром — в который входили т. н. «песни елового дерева».
Идея о том, что ель связана с миром мёртвых, нам не чужда: в привычном нам славянском пространстве принято заметать дорогу на погост еловым лапником. Пожалуй, это наиболее живучая деталь из всего многомерного погребального ритуала, которую по мере возможностей соблюдали и в городских условиях. Погребальный функционал издавна приписывался ели на всём европейском пространстве, от севера до юга. Возвращаясь на исторические земли Румынии, вспомним, что эту идею отмечал ещё Плиний Старший в своих заметках о гето-дакийских племенах: «Ель произрастает там, где царит холод… это дерево смерти, и они выставляют его в скорбный час…»
Символика погребальной ели так же многогранна и во многих моментах дублирует свадебную.
•Во-первых, бессмертное по своей сути дерево, которое заканчивало свой путь на могиле, знаменовало прерванную молодость — т. е. нечто противоестественное, неправильное.
•Во-вторых, оно представляло собой жениха/невесту-в-смерти (здесь речь идёт о древнейшем обряде «посмертного венчания», характерного для карпато-балканского региона).
•В-третьих, выступало в роли психопомпа (от греческого слова ψυχοπομπός — «проводник душ») — лестницы в небо или моста, по которому душа переходит на тот свет.
Песни, посвящённые ели, исполнялись в виде диалога между деревом и человеком. В сюжетах проговаривается цепочка обрядовых действий: из села за елью выдвигается группа парней, и дерево, которому суждено покинуть горный лес, оплакивает свою участь:
— Что с тобою, ёлочка?
Что без ветру клонишься?
То ли ствол ослабел?
То ли корни иссохли?
То ли хворь напала?
— Не иссохли мои корни,
Не ослаб мой ствол,
А пришли ко мне три молодца,
Три молодца да с тремя топорами,
На землю меня повалили,
Чтобы снести вниз, в долину…
(фрагмент из песни, Рэдэуц, Трансильвания)
Срубленную ель приносили в село, в дом покойного, где её встречали причитаниями. Затем ель празднично наряжали: в зависимости от региона, украшали красными, чёрными и белыми кисточками, бантами, мотками шерсти. Однако при этом на лапы вешали и те предметы, которые необходимы усопшему на пути в иной мир: поминальный хлеб, платок и свечу. На похоронах ель несли впереди гроба, накрыв её чёрным платком, и вкапывали на могиле. Такие ели и сейчас встречаются на румынских кладбищах.
Как уже говорилось выше, по архаическим представлениям ель стоит посреди первозданных вод и соединяет между собой три мира. Именно по ней душа может перейти «на тот свет». Перемещение души по стволу Мирового Древа в принципе является частым мотивом в древних верованиях. Интересно более позднее представление о ели как о «небесной лестнице»: её широкие лапы образуют ступени, по которым душа восходит на небо. Ближе к верхушке душа встречает Богородицу или св. Николая Угодника; они указывают верную дорогу, и усопший пускается в долгий путь — в край предков…
Мы начали нашу статью с русской пословицы о ельнике, который воспринимается как нечистое место. Есть на этот предмет и другая пословица, не менее красноречивая: иди в родной край — там и под ёлкою рай. В переводе на румынский язык она теряет уничижительный смысл и звучит как истина. Ель в прямом смысле сообщается с Раем — и родной край немыслим без еловых лесов, что соединяют землю предков с небом…
Обложка: freepik.com