Олег Бондаренко пишет о потускневшем российском среднем классе, чей уровень жизни больше всего затронуло сперва решение начать СВО, а потом и западные санкции. Позади, в прошлой жизни, осталась возможность слетать на выходные к друзьям хоть в Белград, хоть в Берлин, позади — походы в европейские музеи, но главное — в далёком вчера осталась уверенность в спокойном завтра, пожалуй, составлявшая едва ли не главную национальную идею российского общества и его среднего класса в нулевых. Об этой идее и поговорим подробнее.
Слово «потребитель» и производное «потребительство» в русском языке носят негативный оттенок и, как правило, противопоставляются «духовности» и общественно одобряемому самоотречению.
На практике же, во-первых, не будем забывать, что духовности, традиционности и «скрепности» нас, как правило, учат очень небедные люди, научившиеся получать из самоотречения чёрную икру прямиком в элитный коттеджный поселок. Но речь, опять же, не об этом.
Средний класс нулевых — это молодые люди, опоздавшие и к бандитским пулям, и к распилу первоначального капитала. Их кредо попробовал сформулировать Сергей Минаев в книге с красноречивым названием «Духless», живописуя жизнь молодых яппи: стремительные карьеры в «новых профессиях», первые деньги, от которых шалеешь, первые зарубежные поездки, первые брендовые сумки, туфли и пиджаки, ночные клубы и много-много-много потребления.
Эту самую беззаботную жизнь, сконцентрированную на насыщении своего индивидуального мира впечатлениями и на удовлетворении собственных потребностей, и принято теперь противопоставлять богатой духовности, сплочённости плечом к плечу на государственно одобряемых акциях и обязательному патриотическому «Мы вместе» (не уточняя, правда, с кем).
Что ж, действительно, первая половина нулевых для только рождающегося среднего класса и правда была гонкой за впечатлениями, за одним только художественным преувеличением: на излишнюю бездуховность просто не было времени.
На самом деле мы, конечно, гнались не за бездуховностью как таковой. Мы гнались за мечтой и яркими красками, выдумывая их на ходу.
В Советском Союзе для демонстрации благосостояния покупали хрустальные сервизы, которые ставили в сервант и доставали только по праздникам. Благосостояние нулевых — это ежедневность мечты. Брендовая сумка нужна, чтобы носить её каждый день, она должна вмещать обязательную бутылку вина — никакой бережливости, никакого сервантного мещанства, никакого «это на праздник».
Что касается личных интересов, да, в центре и правда были личные интересы, личные мечты и личное развитие. Личные интересы и личные мечты многих уводили с улиц от опасных компаний, заставляли держаться как можно дальше от любого радикализма, а главное — учили тогда ещё азам того, что в наше уже невесёлое время называют «бережным отношением к себе и окружающим». Боль от умирания, длившуюся в большинстве российских семей все девяностые, сменяли надежды, позволявшие взрослеющим детям учиться быть осторожнее со своей и чужой болью — навык, которым не обладали предыдущие поколения.
Деньги же, вместо желанного клада в тумбочке или в банке, становились тем, чем они и должны быть: лишь средством для получения впечатлений, ну и возможностью, если что, помочь другим.
Именно этот самый бездуховный средний класс, достигнув тридцати с небольшим лет в нулевые, и станет основой донорства в благотворительные фонды. Это для них начнут вводить подписки на регулярную благотворительность и возможность поздравить друга переводом в НКО от его имени вместо очередного брендового кошелька. Вчерашние образцово-бездуховные люди будут выстраивать в отделах своих корпораций социальные программы, новые системы поддержки людей с маленькими детьми и корпоративную благотворительность. Будь счастлив сам, делай счастливее других и никому не мешай.
Наконец, стоит упомянуть ещё об одной привычке среднего класса: он продолжал читать — миллионные тиражи Пелевина и множащиеся сети книжных магазинов в крупных городах тому свидетельство.
Первоначальное потребительство не сделало никого бездуховнее, а произвело ровно обратный эффект: тот, кто стремился сам к индивидуальному благополучию, учился небезразличию к благополучию других, начиная от осознанного подхода к воспитанию детей и отказу от физических наказаний в первом поколении и заканчивая пресловутыми отчислениями на благотворительность.
И напротив: я не могу вспомнить ни единого случая, когда человек становился духовнее и нравственнее под давлением бедности, зато каждая российская семья может привести ровно обратный пример из 90-х, когда весь советский лак самой читающей, культурной и морально-нравственной нации в мире пошёл трещинами от материального неблагополучия. Вчерашние комсомольцы сгребали под своё крыло заводы и подруг куда менее строгого поведения, чем будущие яппи нулевых. Те, кому не повезло, и вовсе нищали без всякого сохранения чувства собственного достоинства.
Мои первые впечатления от Германии в 1991 году — это наличие мира с яркими красками. Яркие продукты, яркая одежда, яркие игрушки и яркие мультфильмы.
Нулевые — в противовес цветастой какофонии девяностых — это время яркости, которая в десятые уже сбросила лишнюю позолоту и приобрела стабильные тона.
Олег Бондаренко справедливо называет средний класс «тускнеющим».
Но люди в сером, сколько бы они ни твердили про свою духовность, на практике редко бывают на самом деле высокодуховны и нравственны. Тусклые глаза — самая удобная маска, под которой зарождаются самые страшные демоны. Не всё то золото, что блестит, но то, что лишено блеска, точно не золото.
Фото: freepik.com