Российский журналист о ситуации в Косово в 1999-м: «Улицы Приштины пустели, когда заступал русский патруль»
17 марта 2004 года на территории Косово и Метохии начались беспорядки, ставшие самыми масштабными после окончания войны 1998-1999 годов. В ходе столкновений между сербами и косовскими албанцами было убито порядка 20 гражданских лиц, разрушено 36 православных храмов и около тысячи домов. Стоит отметить, что накануне мартовских беспорядков — в июле 2003 года — территорию края покинули российские миротворческие контингенты. Возможно, если бы они остались охранять порядок в Косово, то трагедии бы не произошло: по свидетельствам очевидцев, российское присутствие сдерживало косовских албанцев. Именно об этом Катарине Лане рассказал военный журналист Вадим Мекертычев, который работал в Косово летом 1999 года.
…Между Белградом и Косово у меня был перерыв. За это время российские десантники взяли Приштину, и 20 июня в 1999 году мы высадились в Македонии. В Скопье располагался международный пресс-центр НАТО для иностранных журналистов, а без аккредитации НАТО на территорию края никого из журналистов не пускали. Водителя мы наняли прямо в аэропорту. Это был македонский албанец. Как звали его, не помню, но прозвище у него было Виски, потому что он страшно им напивался (потом он завязал, потом опять начал, и так восемь раз).
Проблема была ещё и том, что российских журналистов в Косово целенаправленно выслеживали шиптары (косовские албанцы — прим. ред.), и говорить на русском языке в то время в крае было нельзя, если ты не десантник. Бытовые албанские стукачи понимали разницу между русским и украинским. Поэтому мы «коррумпировали» пресс-офицеров и превратились в “World Wide Television” без имён на пластиковой карточке.
И если мой оператор мог худо-бедно выдать фразу на английском, то звукорежиссер, кроме “Good morning” и “F…k you!”, больше ничего не знал. В общем, три пальца вверх, — с Богом, — и мы поехали.
Первый сюжет мы сделали об американской базе.
Тогда ещё “Bondsteel” только строилась, и американцы вставали на постой в школах. В такую школу мы и завалились.
В кабинете пресс-службы сидел молодой солдат, весь в камуфляже и с [винтовкой] М-16.
— Хелло! Мы – российское ТВ, хотим поснимать, как вы тут устроились, чего делаете, поговорить с солдатами, интервью взять у командира.
— И шевелись, малыш, — добавил звукарь на русском.
Солдат был настолько в шоке от нас, что мы решили, его инфаркт накрыл. С криком “Wait a minute!” он вылетел в коридор. М-16, понятное дело, забыл. Пока его не было, мы успели сфотографироваться с пушкой, я прошерстил его стол (ничего интересного не нашёл), звукарь прошёлся по шкафам – тоже пусто, оператор спрятал каску под раскладушку. В итоге минут через десять пресс-юноша вернулся с начальником. Нас ещё раз расспросили, кто мы, и дали добро.
А вообще, все сюжеты в Косово мы придумывали и искали сами. Подслушивали разговоры в кафешках; иногда, видя камеру, к нам подходили местные и рассказывали что-то. Одну тему нам подкинули македонские пограничники во время очередного пересечения границы.
История такая. Как только пересекаешь границу между Косово и Македонией, справа начинается глубокий овраг, метров 15-20, с мелкой речушкой на самом дне. До войны на его склонах стоял цыганский табор. На второй или третий день после того, как войска НАТО встали в Косово, ночью на табор напали албанцы. По словам македонских пограничников, на дне оврага полегло человек двести. Сюжет мне утвердили, мы начали работать, но потом прилетел отбой.
Снять историю про сербов, оставшихся в Косово, нам долго не удавалось. Во-первых, кто мог уехать – уехал, кто остался, тот старался не светиться лишний раз. Во-вторых, как только ты выставляешь камеру, вокруг тебя тут же начинают собираться косовары. Причём они не просто смотрят и слушают, они подходят, хватают аккредитацию, висящую на шее, вопросы задают, в кадр лезут. Мы однажды не выдержали и надавали особо рьяным пинков.
Поэтому первым и, наверное, единственным сербом, о котором мы сняли историю, был православный священник. Он жил (и, надеюсь, до сих пор живёт) в Грачанице, рядом с церковью, по-моему, XIV века. Семью он вывез, а сам остался церковь охранять. Лики святых в ней были написаны на стенах, албанцы их уничтожали молотками, а священник как мог восстанавливал.
С церквями вообще отдельная история. Церкви взрывали, естественно, по ночам. А по ночам в Косово работали только наши десантники. Шведы, итальянцы, немцы закрывались на базах и не высовывались. Так на каждый взрыв прилетал наш десант. Утром всё взрослое мужское население окрестных деревень страдало отбитыми почками и пыталось собрать воедино сотрясённые мозги. После пары-тройки таких случаев они придумали новую тактику: перестали использовать взрывчатку, приходили в церковь с кувалдами и разваливали её изнутри. Они ломали всё, но не могли разбить купол. То ли специально, то ли купол построен по такой технологии, что его кувалдой не разобьёшь. Вот представьте: днём едешь по Косово и вдруг видишь: в траве лежит купол, крестом к дороге… Это страшно…
В итоге командующий российскими войсками в Косово созвал встречу с представителями НАТО и сказал: если не поможете в охране церквей, я за своих парней не отвечаю. Через пару дней у всех оставшихся целыми монастырей и церквей встали итальянские и шведские военные.
А через неделю под контроль наших десантников отдали один самых отдалённых секторов. Мы об этом не знали, хотя каждый день приезжали в Слатину. Наш водитель, македонский албанец, сказал, что завтра в таком-то городе будет демонстрация протеста. Мы приехали, а косовские албанцы уже ходят по улицам с антироссийскими плакатами. Мы начинаем общаться, а они, видя по аккредитациям, что мы «нерусские», рассказывают нам про Америку и Мадлен Олбрайт, и как они русских и сербов будут резать. Тут в город заезжает колонна БТР с нашими десантниками! Они за считанные минуты разгоняют демонстрацию и начинают осваиваться. Здание местной администрации превращается в штаб, дежурный офицер приносит три флага в чехлах, примеряет их к тройнику-флагштоку, потом достаёт большой такой нож и плавными движениями стёсывает с древков лишнюю древесину. Затем встаёт на стремянку, вставляет флаги в отверстия, и снимает чехлы…. Стон перешёл во всхлипывание, ибо это были российский, сербский и флаг десантников.
Вообще наши десантники в Косово всегда были на высоте. Албанцы боялись только двух патрулей – немецкого и русского. Немцы не любили их за то, что те воевали на стороне Гитлера, а мы… Ну понятно! И если на американских патрульных дети и взрослые висели в надежде получить хотя бы жвачку, то наши и немцы за косой взгляд отправляли в нокаут. Поэтому когда город патрулировали русские или немцы, улицы Приштины пустели…
Помимо патрулирования улиц, наши охраняли слатинский госпиталь. Туда приходили все: сербы, албанцы, цыгане, и российские военврачи никому ни разу не отказали. По-моему, это был самый добрый сюжет в моей карьере.
А ещё десантников отпускали в увольнения. Так вот, 2 августа, в День десантника, где-то под Приштиной два бойца перед возвращением зашли в местный клуб. Албанцы «попросили закурить», затеяли драку. Ну и два десантника, встав спиной к спине, положили человек 30. Разломали мебель, добили шевелящихся и на выходе прибили двух охранников, которые думали, что русские устали после такой драки и что они их «тёпленькими» возьмут. Один охранник получил в печень, второй — с ноги в голову.
На следующий день в кабинет командующего ввалился командир шведов, которые были ответственны за тот сектор. Все друг друга знают.
Швед, улыбаясь, говорит:
— Отдавай своих бойцов!
Наш, улыбаясь, отвечает:
— Да, откуда я знаю, кто это был?
Швед, скалясь ещё шире:
— Да, хорош тебе! Они же в санчасти!
— Почему это?
— Ну, потому что, согласно показаниям свидетелей, два твоих бойца разбили себе о головы бутылки!
Значит, они поранились стеклом, и значит, они – в санчасти!
— Вот так разбили? – спросил наш командующий, достав из ящика стола бутылку водки и разбив ее о свою голову. Потом повертел в руке ненужную «розочку» и выбросил в мусорное ведро.
Швед аж присел!
— Чокнутые русские! – просипел он и вывалился из кабинета.
Если же говорить о риске, то в то время в Косово мы постоянно были начеку. Никогда не знал, откуда кто вылетит и откуда что прилетит. Но, пожалуй, самый опасный момент во время той командировки мы пережили за три дня до вылета домой.
Мы набрали материал и возвращались в Скопье. И вдруг километра за два до границы с Македонией мы упёрлись то ли в демонстрацию, то ли в беженцев.
Дорога была заставлена машинами, осталась одна полоса для проезда, какие-то рыдающие женщины, множество албанцев в чёрной форме. Все с оружием, тоже рыдают. Мы, естественно, остановились.
Послали водителя на разведку. Он вернулся и рассказал, что албанцы решили сделать массовую могилу погибших в Косово соплеменников. Это был склон с вырытыми могилами. Ям триста. У каждой стоят два человека в чёрной форме с оружием и с красным гробом на плечах. Рядом по две бабы, все хором рыдают. Мы побежали снимать. По-русски говорить нельзя, поэтому мы решили, что звукарь вообще молчит, а мы с оператором переговариваемся в полголоса. При этом, звукарь разложил штатив, положил его на плечо и молча раздвигал толпу. Кто не успевал отскочить, получал штативом в голову. Из интервью с этими албанцами я понял, что они разворошили кладбища, выкопали все тела подряд и притащили их хоронить сюда заново «как героев».
…А теперь настало время душевных историй. Самая душевная произошла на мосту через Ибар. Мы к тому времени, а это был уже самый конец командировки, наладили постоянный информационный поток от сербов из Косовской Митровицы. И вот нам сообщили, что завтра на мосту будет интересно. Мы приехали. К этому моменту нам надоело прятаться, мы сняли к чертям аккредитации и, не стесняясь, говорили по-русски.
За сектор перед Косовской Митровицей (плюс полмоста через Ибар) отвечали французы.
Мы приехали утром. Пока было время, французский офицер провёл нам экскурсию по штабу, показал камеры наблюдения, подогнал парочку сержантов для комментариев. И тут началось. С албанской стороны пошла волна демонстрантов с плакатами и палками в руках. Мы встали ровно посередине моста. Я оглянулся. На сербской стороне всё было тихо. В кафе сидела пара человек — и всё. Албанцы дошли до середины и упёрлись в цепь французских солдат. Между ними метра два было. Они вошли в раж, орали всё громче, всё сильнее размахивали палками. Командир французов предложил нам пройти в штаб. Но, встретившись со мной взглядом, он всё понял и отстал. Французы (не знаю, кто им приказал) стояли спиной к сербам, что и сыграло свою роль. В одну секунду с сербской стороны одним прыжком на мост влетели могучие парни и с ходу впечатали французов в албанцев. Дальше эффект домино. Французы упали на первую шеренгу албанцев, первая шеренга смяла вторую, вторая – третью. Больше сербам ничего не мешало. Они погнали албанцев до ближайшей мечети, а потом также резко вернулись на свою сторону.
На следующий день мы улетали домой через Будапешт. Перед отъездом в аэропорт оператор красиво снял солнечное затмение. Полное, между прочим!
…С тех пор в Косово я приезжал ещё раз пять-шесть. Делал репортаж о последнем русском солдате, покидающем Слатину. Закрывал слатинский госпиталь. Освещал выборы и перевыборы.
Последний раз из Косово мы переехали в Албанию и нашли тот самый «жёлтый дом» в албанских горах, о котором писала Карла дель Понте. Дом, в котором сербов, русских и украинцев резали на органы. Мы нашли этот дом, и поговорили с его хозяином, но это уже совсем другая история…